Лин хочет красильных ягод. Так интерпретировал Айзек сбивчивые движения ее челюстей, пульсацию ее железы (зрелище неприятное, но и возбуждающее). Дерхан соглашается сходить. Она тоже любит Лин.

Потом не один час они тратят на маскировку. С помощью воды, масла, сажи, разномастных лохмотьев, пищепродуктов и остатков красок изменяют облик Дерхан до неузнаваемости. У нее теперь прямые антрацитово-черные волосы и складчатый шрам на лице. Она горбится и скалится – очень похожа на бродяжку.

Дерхан уходит, и мы с Айзеком в страхе ждем час за часом. Почти все время молчим.

Лин ведет свой бестолковый монолог, Айзек пытается жестикулировать в ответ. Успокаивает ее, водит руками, медленно, словно обращается к ребенку. Но ведь она, получается, наполовину взрослая, и такое обращение приводит ее в ярость. Она пытается отойти от Айзека и падает, не в силах совладать с собственным телом, она в ужасе. Айзек помогает: усаживает ее, кормит, массирует покрытые синяками и ссадинами напряженные плечи.

Наконец возвращается Дерхан, и мы с Айзеком шумно переводим дух. Ей удалось добыть несколько кусков пасты и полную горсть разных ягод. Цвета насыщенные, яркие.

– Я думала, добрался проклятый Совет до нас, – говорит она. – За мной вроде бы увязалась какая-то конструкция. Пришлось, чтобы оторваться, делать крюк через Кинкен.

Следили за ней или нет, нам остается только догадываться. Лин разволновалась, у нее дрожат сяжки и головоножки. Она поддевает пальцем комок белой пасты, пытается есть, но дрожит, роняет. Айзек с ней очень ласков, запихивает аккуратно пасту ей в рот, старается делать это ненавязчиво, мол, ты сама ешь, а я тут ни при чем.

Чтобы разжеванная паста добралась до железы, требуется несколько минут. Пока мы ждем, Айзек подносит на ладони к лицу Лин несколько красильных ягод. Не сразу, но она дает понять, что готова съесть их. Мы молчим. Лин тщательно жует и глотает. Мы смотрим на нее.

Наконец набухает железа. Мы подаемся вперед, нам хочется посмотреть, что сделает Лин.

Она раскрывает губы железы и выталкивает сгусток хеприйской слюны. Взволнованно машет руками. Появляются все новые и новые комки; бесформенные, белые, они падают на пол.

Затем выбегает тоненькая струйка цветной слюны. И все.

Дерхан отворачивается. Айзек просто убит: я ни разу в жизни не видел, чтобы человек так плакал.

Снаружи, за стенами нашей грязной лачуги, раскинулся город – к нему вернулись наглость и бесстрашие. До нас ему нет дела. Он – неблагодарен.

На этой неделе днем уже не так жарко – лето ненадолго ослабло. Налетает ветер с побережья, с эстуария Большого Вара и Железной бухты. Ежедневно прибывают небольшие караваны судов. Они выстраиваются в очередь на реке к востоку от нас, ждут погрузки и разгрузки. Это торговые суда из Кохнида и Теша, плавучие фабрики из Миршока, каперы из Фай-Вадисо – почтенные и законопослушные, не то что в открытом море. Перед солнцем, точно пчелы, роятся облака. Город живет как ни в чем не бывало. Он забыл про свои недавние беды. Вернее, он лишь смутно помнит, что недавно ему плохо спалось. Только и всего.

Я вижу небо. Через окружающие нас кривые доски пробивается свет. Как бы мне хотелось сейчас быть подальше отсюда.

Я могу вернуть ощущение ветра, ощущение плотного воздуха подо мной. Как хочется посмотреть с высоты на этот дом, на эту улицу.

Я вижу небо. Между кривыми деревянными досками вокруг пролегли полоски света. Как же был бы я рад, оказавшись далеко отсюда. Можно вызвать ощущение ветра, ощущение плотного воздуха под собой. Взглянуть бы сверху на это здание, на эту улицу... Ах, если б ничто не держало меня здесь, ах, если бы я снова мог взлететь, презрев земное притяжение...

А Лин все жестикулирует.

«Страшно... страшно! – переводит заплаканный Айзек, следя за ее руками. – Моча и мать... пища... крылья... радость. Страшно. Страшно».