Он снова повернулся к конструкции. К ней приблизились Дерхан и Лемюэль и, поколебавшись, подошел Ягарек.
– Это невозможно, – вдруг сказал Айзек. – Слишком примитивная машина, самостоятельное мышление никак не потянуть. Невозможно.
Конструкция опустила остроконечный мусоросборник и подъехала к ближайшей кучке пыли. И тщательно вывела шипом:
«Возможно».
Все трое людей ахнули.
– Что за черт?! – вскричал Айзек. – Ты читать-писать можешь... Ты... – Он покачал головой из стороны в сторону и впился взглядом, холодным и жестким, в конструкцию. – Как ты узнала? И почему меня предупредила?
Впрочем, тут же стало ясно, что с выяснением придется обождать. Лемюэль вдруг глянул на часы и нервозно вздрогнул.
Минута понадобилась Лемюэлю и Дерхан, чтобы убедить Айзека: лучше всего сейчас же сбежать из мастерской вместе с конструкцией. Они получили ценнейшую информацию, и надо ею воспользоваться, а разгадки тайн оставить на потом. Айзек слабо протестовал, задавал конструкции вопросы, призывал адовы муки на голову Дэвида, поражался уму машинки. Он все же глянул под панель, на мотор чистильщика – увиденное еще больше сбило его с толку. Наконец ему передалась растущая тревога Дерхан и Лемюэля.
– Да, Дэвид – сволочь. Да, Айзек, конструкция сущее чудо, – частила Дерхан, – только проку нам от этого чуда не будет, если сейчас же не сделаем ноги.
Но конструкция положила поистине драматический конец этому препирательству, снова разровняв пыль на полу и написав:
«Поздно».
Лемюэль соображал быстро.
– Я знаю в Гидде одно местечко, – сказал он. – Ночь там пересидим, а потом начнем строить планы.
Они с Дерхан забегали по комнате, опрастывая Дэвидовы шкафы и бросая в сумки все, что могло пригодиться. Оба понимали: скорее всего, сюда они уже не вернутся.
Айзек оцепенело стоял у стены. Рот был приоткрыт, глаза – потухшие. Он неверяще качал головой.
– Айзек, – крикнул ему Лемюэль, – а ну-ка встряхнись. Собирай свое барахло, у нас меньше часа. Уходим, пока нам задницы не прищемили.
Айзек взглянул на него. Решительно кивнул и затопал по лестнице на второй ярус. Наверху снова замер в оцепенении – все никак не укладывалось в голове, что его предали.
Через несколько секунд вверх по лестнице молча двинулся Ягарек. Застыл позади Айзека, откинул капюшон.
– Гримнебулин, – прошептал он так тихо, как позволяло птичье горло, – ты думаешь о своем друге Дэвиде.
Айзек резко повернулся к нему:
– Этот гад мне больше не друг.
– Но он был твоим другом. И ты думаешь о предательстве.
Несколько секунд Айзек молчал, затем кивнул.
Снова на его лицо вернулась гримаса изумления и ужаса.
– Гримнебулин, я знаю, что такое предательство, – проговорил Ягарек. – Очень хорошо знаю. И я сочувствую тебе.
Айзек отвернулся и твердым шагом пошел в свою лабораторию. Там принялся собирать, как будто наугад, вещи из проволоки, керамики и стекла и укладывать в большой саквояж. Взгромоздил его, неудобный и лязгающий, на спину.
– Яг, когда это тебя предавали?
– Меня не предавали. Я предавал.
Айзек застыл, затем повернулся к собеседнику.
– Я знаю, что совершил Дэвид. И я сочувствую тебе, – сказал гаруда.
Айзек смотрел на него – и ничего не понимал. И тут напала милиция. Было всего двадцать минут восьмого.
Дверь распахнулась с грохотом. В комнату кувырком влетели три милиционера, выпустившие из рук таран. После того как сбежал Дэвид, никто не запирал дверь. Милиция на это никак не рассчитывала, а рассчитывала она проникнуть со взломом. И теперь передовая группа нелепо барахталась на полу.
Возникла суматоха. Трое милиционеров поднимались на ноги, с улицы в здание оторопело заглядывало целое отделение. Изнутри, с первого этажа, на них таращились Дерхан и Лемюэль. Айзек смотрел на незваных гостей сверху.
А затем наступил сущий ад.
Стоявшие на улице милиционеры оправились от растерянности и устремились в дверной проем. Лемюэль рывком опрокинул на бок громадный стол Дэвида и опустился за этим импровизированным щитом на корточки, взвел курки двух длинных пистолетов. Дерхан бросилась к нему в импровизированное укрытие. Ягарек зашипел и попятился от лестницы, чтобы не быть на виду у милиции.
