– Боже мой, что он с ней сделал? – снова взмолился Розьер. – Он говорит, что она от меня отступилась.

– Нет, она не отступилась от вас, – не глядя на него, тихо сказала Изабелла.

– Как мне вас благодарить! Теперь я готов оставить ее в покое на тот срок, какой вы сочтете необходимым.

Не успел Розьер кончить фразу, как заметил, что Изабелла вдруг изменилась в лице, и увидел, что к ней приближается Озмонд в сопровождении джентльмена, который перед тем вошел в гостиную. Несмотря на свои неоспоримые преимущества – счастливую наружность и безусловную светскость – джентльмен этот, на взгляд Розьера, держался несколько смущенно.

– Изабелла, – сказал ей муж, – я привел вам вашего старинного друга.

Хотя миссис Озмонд и улыбалась, в ее лице, как и в лице ее старинного друга, была какая-то растерянность.

– Я очень рада лорду Уорбертону, – сказала она.

Розьер отошел от них; поскольку его разговор с миссис Озмонд прервали, он почувствовал себя свободным от данного им сгоряча зарока. Тем более что он сразу ощутил – миссис Озмонд будет сейчас не до него.

И действительно, надо отдать ему справедливость, Изабелла на время о нем забыла. Она была поражена, приятно или неприятно, этого она и сама пока что не понимала. Лорд Уорбертон, однако, теперь, когда оказался с ней лицом к лицу, был, очевидно, вполне уверен в своих чувствах, его серые глаза не утратили еще своего прекрасного свойства искренне обо всем свидетельствовать. Он немного «раздался» по сравнению с прежними временами, казался старше и стоял перед ней очень внушительный, благоразумный.

– Думаю, вы не ожидали меня увидеть, – сказал он. – Я без преувеличения только сейчас приехал. Я прибыл в Рим нынче вечером и поспешил засвидетельствовать вам свое почтение. Я знал, что по четвергам вы принимаете.

– Видите, слух о ваших четвергах долетел и до Англии, – заметил, обращаясь к жене, Озмонд.

– Очень любезно со стороны лорда Уорбертона пожаловать к нам так сразу, мы очень польщены, – сказала Изабелла.

– Ну, это все же лучше, чем сидеть в какой-нибудь мерзкой гостинице, – продолжал Озмонд.

– Отель, на мой взгляд, превосходный; мне кажется, это тот самый, где четыре года назад я видел вас. Мы ведь встретились с вами впервые здесь, в Риме; да много воды утекло с тех пор. А помните, где я с вами распрощался? – спросил его светлость хозяйку дома. – В Капитолии, в первом зале.

– И я это помню, – сказал Озмонд. – Я тоже был там в это время.

– Да, я помню и вас там. Мне очень жаль было тогда покидать Рим – настолько, что у меня от него осталось какое-то гнетущее воспоминание, и до нынешнего дня я не стремился вернуться сюда. Но я знал, что вы живете в Риме, – продолжал, обращаясь к Изабелле, ее старинный друг, – и, поверьте, я часто о вас думал. Наверное, жить в этом дворце восхитительно, – сказал он, окидывая ее парадные покои взглядом, в котором она могла бы, пожалуй, уловить слабый отблеск былой грусти.

– Приходите, когда вам вздумается, мы всегда будем рады, – сказал учтиво Озмонд.

– От души благодарю. С тех пор я так ни разу и не выезжал за пределы Англии. Право же, еще месяц назад я думал, что покончил с путешествиями.

– Я время от времени слышала о вас, – сказала Изабелла, которая успела уже благодаря особой своей душевной способности понять, что значит для нее встретиться с ним снова.

– Надеюсь, вы не слышали ничего дурного? Моя жизнь с тех пор была на редкость бедна событиями.

– Как времена счастливых царствований в истории, – подал голос Озмонд. Он считал, по-видимому, что исполнил до конца долг хозяина дома, исполнил его на совесть. Прием, оказанный им старинному другу жены, был как нельзя более пристойным, как нельзя более в меру любезным. В нем была светскость, безукоризненный тон, словом, в нем было все, кроме искренности, чего лорд Уорбертон, будучи сам по натуре человеком искренним, вряд ли мог не заметить. – Я оставляю вас вдвоем с миссис Озмонд, – добавил он. – У вас есть воспоминания, к которым я не причастен.

– Боюсь, вы много от этого теряете! – воззвал уже ему вслед лорд Уорбертон голосом, выражавшим, быть может, несколько чрезмерную признательность за великодушие. После чего гость устремил на Изабеллу взгляд, полный глубокого, глубочайшего внимания, и взгляд этот постепенно становился все более серьезным.

– Я в самом деле очень рад вас видеть.

– Это очень с вашей стороны любезно. Вы очень добры.

– А знаете, вы изменились… чуть-чуть.

Она ответила не сразу.

– Да… даже очень.

– Я, конечно, не хочу сказать, что к худшему, но сказать, что к лучшему, у меня, право, не хватит духу.

– Думаю, я не побоюсь сказать этого вам, – смело ответила Изабелла.

– Ну, что касается меня… прошло много времени. Было бы жаль, если бы оно прошло для меня бесследно. – Они сели, Изабелла стала расспрашивать его о сестрах, задала еще несколько весьма поверхностных вопросов. Он отвечал на них с оживлением, и спустя несколько минут она поняла – или уверила себя в этом, – что натиск будет не так настойчив, как прежде. Время дохнуло на его сердце и, не оледенив, охладило, как струя свежего воздуха. Изабелла почувствовала, что давнее ее уважение к всемогущему времени возросло во сто крат. Ее друг, вне всякого сомнения, держался как человек вполне