Враги, которых туалы искали, были не так уж далеко. Многие из беглецов уже остались у туалов за спиной, забившись с добром и скотиной в пещерки и овраги в глубине леса. Однако сидеть зимой в лесу без огня невесело, и большинство продолжало путь прочь от берега, надеясь, что так далеко в глубь чужой земли туалы забираться не станут. Но туалы, словно и впрямь были отлиты из бронзы, неутомимо шагали по горам, и свежие коровьи лепешки, время от времени попадавшиеся, указывали им путь.

Беглецы, обремененные скотом и пожитками, двигались медленнее, чем преследователи, но у них был выигрыш по времени в целую ночь, и потому первый день погони ничего не дал туалам. На ночь они расположились в одной из усадеб, которую нашли по столбу дыма над лесом. Хозяева ничего не знали о набеге и оказались застигнуты врасплох. Вдруг увидев перед своими воротами рыжеволосых воинов в бронзовых шлемах, с непривычными шестиугольными щитами, они настолько оторопели, что без сопротивления позволили пришельцам овладеть усадьбой.

Туалы испускали боевые кличи и размахивали оружием, переполненные жаждой схватки, но домочадцы бонда лишь разбегались, даже не думая дать отпор. Ослепленные блеском мечей, хозяева только жались к стенам, а руки их сами собой тянулись протереть глаза.

– Вы живые люди или духи? – только и сумел вымолвить хозяин, Стейн хёльд по прозвищу Крючок. – Уж не воинство ли светлых альвов явилось прямо с неба? Но почему – разве мы уже с ними воюем? Или я вижу страшный сон?

– Воистину страшен сон тех, кто попадется на пути Медведя из Широкого Леса! – подтвердил Ниамор сын Брана. Это странное прозвище в сочетании с непривычным, иноземным и не вполне понятным выговором укрепило Стейна в подозрении, что к нему явились оборотни. – И для тех, кто не покорится мне, этот сон станет последним и вечным!

– Нисколько не сомневаюсь! – пробормотал ошарашенный хозяин, на самом деле мало что понявший из непривычной речи туалов. – Я подчинюсь тебе, Бьёрн ярл! [10]

В усадьбе оказалось немало припасов, способных утолить голод уставшей за день дружины. Кроме того, тут наконец-то нашлись и цветные ковры, и несколько серебряных блюд, и даже один позолоченный кубок, правда маленький, казавшийся детской игрушкой в могучей лапе Медведя Широкого Леса. Однако он не побрезговал и такой добычей – «для приманки», как он говорил. Заняв все помещения усадьбы, включая сенной сарай, воины Туаля улеглись спать, накрепко закрыв ворота. Хозяева, вынужденные тесниться в хлеву, слышали, как странная женщина, пришедшая с чужаками, пела на дворе под звездами:

Слайне не зря старалась, сплетая «колдовское облако». Всю ночь до самого рассвета Эрнольв ярл с дружиной искал врага по всем перелескам, холмам и долинам. У Эрнольва, собравшего, кроме своей собственной дружины, рыбаков, работников и бондов Аскефьорда, имелось не больше шести десятков человек. Сражаться таким числом против двухсот туалов, непобедимых при свете дня, было бы безумием, а Эрнольв ярл славился как человек разумный и осторожный. Весь день перед этим его хирдманы следили за пришельцами, но теперь час настал, и темнотой ночи он намеревался воспользоваться как следует. Без солнечного света, вливающего в кровь туалов несокрушимую мощь, сам Ниамор сын Брана оказался бы беспомощен против юного Хамунда, из оружия владевшего только пастушеским посохом с железным шаром в навершии, чтобы сподручнее было отбиваться от волков.

Дозорные утверждали, что туалы прошли Сорочью гору, но не дошли до перевала Двух Озер. И посреди долины они исчезли. Прочесывая с факелами леса, пригорки и берега шумливой горной речки, дружина Эрнольва ярла за ночь дважды прошла весь путь от Сорочьей горы до перевала, не найдя ни одного жилья и ни одного человека. Тот же Хамунд, живший на берегу Верхнего озера, точно знал, что усадьба Перевал где-то здесь – и не мог ее найти, сам удивляясь такому чуду. Как будто он не ходил мимо с пастбища и на пастбище всю свою семнадцатилетнюю жизнь!

С приближением рассвета Эрнольву ярлу пришлось отказаться от поисков и вернуться в долину, где в трех приозерных усадьбах пережидала ночь часть беглецов из Аскефьорда, в том числе и его семья – мать, жена, две невестки и двое маленьких внуков, не считая челяди. Но с первыми лучами солнца прибежали гонцы с тревожной вестью: туалы, которых не могли найти ночью, сами нашлись, прямо на перевале! У них появились лошади и волокуши с поклажей, а позади брели под охраной пленники, в которых Хамунд и другие местные узнали Стейна Крючка с домочадцами! Но опять светило солнце, делавшее борьбу с туалами безнадежной.

– Бросаем коров! – решил Эрнольв ярл. – С ними мы далеко не уйдем.

Поднялся женский плач, но ненадолго: все понимали, что с медленно бредущим стадом уйти не удастся. Прятаться было почти негде: более густые леса остались позади, теперь вокруг простирались каменистые склоны, кое-где поросшие кустарником и редким мелколесьем.

– Может быть, они найдут наших коров и успокоятся на этом! – утешал людей Стуре-Одд. – Скот – самая лучшая добыча.

А сам уже прикидывал, что если дальше так пойдет, то придется бросать и волокуши, а на освободившихся лошадей сажать людей. Жизнь и свобода дороже припасов и ковров.

– Живой – наживает! – бормотал себе под нос старый кузнец, вспоминая поговорку Одина.

Туалы и впрямь возликовали, когда в долине с двумя озерами нашли множество скота: не меньше сотни коров, овец, коз, даже свиней. Все это бродило по берегам, мычало, блеяло, щипало жухлую зимнюю траву, терлось пестрыми боками, испускало облака белого пара из широких розовых ноздрей.

– Хо-хо! – ликовал Ниамор сын Брана. – Слава Эохайду Оллатиру! Чья удача может сравниться с моей! Мы достигли заколдованных земель, где скота как звезд на небе! Привольно пасется скот, и нет при нем пастухов! Все это теперь наше! Славную добычу мы взяли!

Чтобы переловить все стадо, потребовалось время, и далеко за полдень туалы оставались в долине Двух Озер. Зарезав и поджарив двух быков, они устроились пировать, а между тем разгорелся спор: идти ли дальше?

– Мы не сможем вести за собой такое количество скота! – доказывал Бран сын Ниамора. – Мы воины, а не пастухи! Это все – достойная добыча, и с ней мы смело можем возвращаться на побережье.

– Ты не мой сын, если собираешься смело возвращаться , когда истинный воин смело устремляется вперед! – воскликнул в ответ Ниамор, заставив Брана покраснеть от стыда и обиды. –  Это – ерунда по сравнению с тем, что еще ждет нас впереди! Мы возьмем еще в десять, в двадцать раз больше!

Но вскоре военный вождь понял правоту сына: теперь, вынужденные приноравливаться к медленному коровьему шагу, преследователи оказались в столь же невыгодном положении, как беглецы, вчерашние владельцы этих коров. Даже Ниамор сообразил, что при этакой скорости скот из долины окажется их единственной добычей. А стройных пленниц с золотыми кольцами догонит кто-то другой, идущий налегке. Поэтому часть туалов с добычей и пленными вскоре повернула назад к двум озерам.

– Теперь я возьму такую добычу, что ни Лабрайд, ни Арху уже не откроют рот, когда я примусь делить вепря! – ликовал Ниамор. – И пусть они от зависти откусят себе языки!

Однако в то самое время, когда военный вождь это говорил, Арху сын Бранана уже никому завидовать не мог. Мало того, что он не уберег оставленные под его охраной корабли. Даже его собственная голова, вместилище храброго духа, уже ему не принадлежала. Все туальские коракли из Аскефьорда исчезли, а на причале Висячей Скалы жуткой цепью были выложены восемьдесят три отрубленных головы. Впереди всех лежала одна, увенчанная бронзовым шлемом с позолоченным вепрем, а мертвое лицо еще хранило след ожога. Ворота усадьбы были выломаны, и перед дверями дома еще валялось бревно, которым их выбили.

Все объяснялось просто: в первую же ночь после ухода основных сил туалов из-за ближайшей горы неслышно появились сорок два человека: бонды, рыбаки и хирдманы под предводительством двух сыновей Хродмара Удачливого, Фреймара и Ингимара. Эти двое не нуждались в большой дружине, чтобы отваживаться на большие дела. Старший, Фреймар, был порывистым и самолюбивым, как их отец, а Ингимар уродился скорее в их деда Кари ярла и отличался уравновешенностью и благоразумием. Фреймару исполнилось уже двадцать семь лет, а Ингимару всего двадцать; Модольв, их средний брат, умер, когда ему было всего тринадцать, а двое оставшихся после его смерти еще крепче сдружились. Всякое начинание им удавалось, потому что они удачно дополняли друг друга: Фреймар всегда был готов на любое дело, а Ингимар всегда знал , что именно следует делать.