кровать была украшена резными столбами, на вершинах которых оскаленные морды чудовищ отгоняли мар и дурные сны. При свете огня блестели узорные литые полоски из позолоченной бронзы, явно уладской работы, искусно врезанные в боковую доску. Все они были разной длины и ширины, но все же при свете факелов ложе фьялленландских конунгов смотрелось весьма богато (хотя песцовое покрывало кюна Хёрдис увезла). По крайней мере, после того как законным хозяином этого чулана стал молодой Торвард конунг, многие знатные девы Морского Пути легли бы в эту кровать с большой охотой…

Но теперь ее занял Ниамор, в благородном одиночестве, поскольку за весь день не было захвачено ни одной пленницы, достойной ее с ним разделить. Вечерний пир получился не слишком роскошным: надеясь на добычу, воины Туаля не так уж много припасов привезли с собой. На их счастье, в усадьбе нашлось немало ячменя, сушеной и соленой рыбы, вяленого, копченого и соленого мяса, сыров и еще кое-каких припасов –  увезти все не сумела даже упрямая кюна Хёрдис. Но она постаралась, чтобы врагам досталось поменьше: на заднем дворе возле погребов туалы нашли огромные лужи, пахнущие пивом, и другие, белые – из вылитого молока. Тут же валялись пустые бочки и бочонки. Но ни ковров, ни кубков, ни оружия – ничего, что стоило бы везти домой как добычу. Только возле очага красовался огромный железный котел, в былые времена кормивший разом по пятьдесят человек, а теперь старый, ржавый, с широкой трещиной на дне, похожей на издевательскую усмешку. Кюна Хёрдис нарочно приказала притащить его и положить на видном месте, чтобы больнее уязвить обманутых захватчиков. И ей это вполне удалось.

Чем дольше шли бесплодные поиски, тем сильнее разгорался гнев пришельцев и тем более бурные потоки брани изливались на головы трусливых беглецов.

– Ни один враг еще не уходил от Ниамора сына Брана! – яростно восклицал носитель сего громкого имени, ударяя себя в блестящий нагрудник. – Я не позволю им уйти от меня! Завтра же мы пойдем на поиски! И мы найдем их! Я разыщу этих трусливых псов!

– Тебе придется это сделать! – согласилась Слайне, заклинательница из Аблах-Брега, единственная в войске женщина, которую пришлось взять с собой ради «колдовского облака». – Фрия Эрхина послала вас в поход, могучие воины, не для того чтобы вы привезли ей пару поломанных скамей. Нет, иного она ждет от вас! Она ждет от вас цветных ковров, что так искусно ткут женщины Морского Пути, она ждет от вас мечей и копий из квиттингского железа, ждет бронзовых светильников и серебряных блюд, ждет золотых кубков, сияющих, словно солнце в ночи! Ждет, что вы захватите оружие врагов, отлично сделанное и способное блистать в гуще битвы, как молния в туче! Ждет коров и лошадей, ждет сильных молодых рабов и красивых юных рабынь, достойных служить ей!

– И она получит все это! – клялся Ниамор, и все вожди и воины повторяли за ним. – Она получит железные клинки, бронзовые светильники, золотые кубки! Она получит жирных коров, быстрых коней, кудрявых овец! И самого лучшего быка здешних пастбищ – самого Торварда конунга! Я приведу его к ней, обвязав веревкой его железную шею!

громко пел он, точно желал докричаться до трусливо скрывшихся врагов. Пока в гриднице пелись боевые песни, Слайне вышла во двор и тоже запела, подняв руки к темному небу:

Она пела, и словно бы ничего не менялось вокруг, только воздух над головой жрицы как будто уплотнялся и становился похож на чистейшую, прозрачнейшую воду. Слайне смотрела в небо, и оно представлялось ей глубоким, чистым морем, на дне которого сияли белые зимние звезды. Позади нее, в доме, звучала арфа и раздавались могучие голоса, песней прославляющие доблесть воинов, но Слайне знала: без нее и ее заклятия воины острова Туаль беспомощны и беззащитны ночью, как новорожденные младенцы. Такова плата за их непобедимость при свете дня. Боги справедливы – они никому не дают слишком много, и за каждый их дар приходится платить.

На другой день, как только рассвело, воины острова Туаль покинули пустые дома и двинулись в глубь берега. Внезапное бегство жителей Аскефьорда, такое же неожиданное и непоправимое, каким должно было стать нападение, не только лишило туалов быстрой победы, но и заставило их подвергнуться опасности ночевок на чужой земле. Чтобы не уйти совсем с пустыми руками, приходилось решаться на преследование, которое, быть может, будет продолжаться дольше одного дня. От каждой усадьбы разбегались натоптанные тропы, и как угадать, по которой из них ушла наиболее достойная добыча?

Перед выступлением в поход не обошлось без споров. Ниамор, конечно, жаждал возглавить все войско, но Лабрайд, Ройг и некоторые другие очень хотели преследовать бежавших врагов самостоятельно. Они ведь понимали, что, если они это сделают в обществе Ниамора, их доля в добыче заметно сократится. Как трудно выцарапать что-нибудь достойное из загребущих лап Медведя Широкого Леса, его боевые соратники знали по опыту.

– Мое умение велико, но я не могу раздвоиться! – предупреждала их Слайне. – Кто сплетет для вас «колдовское облако»? Без него вы останетесь беззащитны перед яростью ночи.

– До ночи мы уж наверное найдем подходящее укрытие! – отвечал Лабрайд.

– До ночи мы перебьем всех, кто вздумает противиться нам! – подпевал Ройг.

– Говорят, что у здешней королевы много золотых уборов! – рассуждали вожди, вспоминая те подарки, которые на их глазах подносились фрии Эрхине от Торварда конунга. – В какую сторону она убежала? Куда увезли ковры, светильники и все прочее?

Куда ушли жирные коровы, сильные рабы и стройные рабыни с золотыми кольцами на пальцах? Видения баснословной добычи, вроде той, которую воспевают сказания, носились перед глазами, но ответить на этот вопрос никто не мог. За вчерашний день и за ночь потеплело, снег растаял вместе со следами, и оставалось довериться тропинкам, видным на каменистой земле.

– Пусть тот, кому понадобится моя помощь, трубит в свой медный рог, и я примчусь, как могучий ураган! – пообещал Ниамор на прощанье. – Я, Ниамор сын Брана, Медведь Широкого Леса!

Перед выходом, желая получше осмотреть местность, Арху сын Бранана поднялся со своими людьми на гору в самой вершине фьорда, но гора повела себя подозрительно и угрожающе: с ее вершины вдруг повалил густой едкий дым и стали сыпаться раскаленные камни. Решив, что здесь-то и укрылся враг, Арху Победоносная Рука, прикрываясь щитом и держа меч наготове, повел людей вверх по склону, но враг не показывался, а каменный дождь становился все гуще. Камни градом стучали по щитам и шлемам, и удары их были так ощутимы, что десяток оглушенных воинов остались лежать на мокрых камнях. Несколько брошенных наугад копий не достигли, по-видимому, никакой цели, и, когда камнем ударило прямо в лицо самому Арху, туалам пришлось отступить. У вождя оказался сломан нос и обожжена кожа на правой половине лица. Скрывая боль, как истинный воин, он все же повел своих людей назад.

– Там засели злые духи! – объяснил он ждавшим внизу. – Непохоже, чтобы там были люди.

Так выиграл свою битву единственный обитатель Аскефьорда, не пожелавший спасаться бегством, –  бергбур из Дымной горы.

Сам Арху считал, что его раны ничтожны и не помешают ему сражаться, но остальные вожди единогласно решили именно ему доверить охрану кораблей. Ниамор со своим сыном и дружиной выбрал самую широкую тропу. Камни и сосны Фьялленланда дивились пришельцам, украшенным сверкающей бронзой: рослым, белокожим, с розовыми лицами и длинными рыжеватыми кудрями. Ровным строем шагая по каменистым тропам, с щитами на левой руке, похожими на сплошную стену, с копьями, поднятыми к небесам, они словно бы вышли из песни о древних героях, и молодые деревца трепетали, когда воины острова Туаль проходили мимо.

По пути дружины несколько раз останавливались: от основной тропы отделялись боковые тропки, иной раз на склоне холма показывались крыши усадеб. На опушке нашли пару коров: как видно, кто-то бросил их, спасая более дорогое имущество, или просто потерял в темноте. Коров забили, туши разделали и взяли с собой, чтобы потом поджарить на привале.