Ты, сын рабыни! Твой отец тебя даже не узако…

Он не успел договорить, как Асольв бросился на него. Слова «сын рабыни» как будто спустили стрелу с натянутой тетивы: обвинение, всю жизнь его тяготившее, сказано в лицо, и он может ответить на оскорбление как положено, с оружием в руке. Больше он не будет этого терпеть, больше никто и никогда не посмеет так думать о нем! Он бросился не на одного Энделя – он напал на всю свою злую судьбу, которая создала его сыном рабыни и знатного хёвдинга, подвесила между двумя мирами; он напал на эту многолетнюю войну, которая наполнила его жизнь тревогами и сомнениями, вынудила скользить по узкой тропке между дружбой и враждой; напал на свою проклятую робость и неуверенность, которые заставляли его склонять голову и мириться со всем тем, против чего восставали достоинство и сердце. Больше он ничего не боялся.

Такой ярости и быстроты Эндель не ожидал, но не растерялся. С завидной резвостью, прямо-таки удивительной при его тяжеловатом сложении, Эндель отпрыгнул о ворот. На Асольва он глянул сначала с изумлением, как на смирную корову, вдруг вздумавшую бодаться, но тут же понял, что это всерьез, и выхватил свой знаменитый меч. Более длинный, Уладский Змей давал ему преимущество, но Асольва это не смущало: старый меч Фрейвида Огниво в его руках наносил такие сильные удары, движения были так проворны и точны, лицо горело такой яростью, что Энделю приходилось только обороняться. Он пытался переломить ход поединка, но шаг за шагом отступал, пятился от ворот, держа свой меч обеими руками и довольно неловко им размахивая, чтобы только удерживать Асольва на расстоянии. При этом Эндель мельком косился по сторонам, будто ждал, не поможет ли ему наконец кто-нибудь! Но хирдманы- телохранители, предназначенные для защиты вождя в гуще битвы, сейчас стояли неподвижно: поединок есть поединок.

Шаг за шагом они отходили все дальше от ворот, и дружина Энделя, окружившая бойцов широким кольцом, пятилась вместе с ними; казалось, что противники несут на себе площадку своего поединка. Ворота стояли открытыми, в них толпилась челядь, вооруженная кто чем. Дружина Асольва не могла тягаться с войском Энделя, но в поединке вождей все было наоборот, и даже Вириль Гребень, застывший со своим копьем, как изваяние Одина, смотрел на Асольва с уважением, а на своего хёвдинга – с сожалением и беспокойством.

Под ноги Энделю попался шаткий камень, и он покачнулся. Асольв не упустил этого мгновения и, ловко поднырнув под длинный меч Энделя, ударил того в бок. От силы удара и боли не удержав равновесие, Эндель упал на спину, и Уладский Змей со звоном покатился по камням. Асольв новым выпадом попытался достать противника, но не успел, и меч его вслед за падающим Энделем ударился концом в землю совсем рядом с Энделевой головой. Не выпустивший меча Асольв согнулся, хотел выпрямиться, но в тот же миг Логмель Сноп внезапно сорвался с места, в два прыжка подскочил к Асольву и с размаху ударил секирой по его склоненной шее под самой кромкой шлема.

Под тяжестью удара Асольв рухнул на колени и уткнулся лицом в грудь лежащего Энделя. Эндель кричал, но противник его больше не шевелился: шейные позвонки были перерублены. Кровь, пробиваясь в щель между шлемом и кожаным воротом, потекла прямо на Энделя, смешиваясь с кровью из его раны, а потом общим потоком сползая на камень и лишайник.

Логмель отшатнулся, держа в руке свою секиру. Он тяжело дышал и выпученными глазами глядел на тело Асольва. Раненый и придавленный телом противника Эндель кричал, но все вокруг стояли, как зачарованные, никто не мог двинуться и помочь ему.

– Освобо… – с трудом пробормотал Логмель, секирой показывая на Энделя.

Первый ряд хирдманов дрогнул, несколько человек сделали движение, но вдруг какой-то темный вьющийся вихрь ворвался в круг застывшей дружины. Никто не видел, как из толпы челяди у ворот выбралась девушка с пушистыми темными волосами, в коричневом платье с белым узором из переплетенной тесьмы; она склонилась над телами, вцепилась в плечи Асольва и попыталась его перевернуть. Тело безвольно завалилось на бок; лицо было искажено усилием, рот приоткрыт. Девушка отдернула руки, потом снова вцепилась в тело и затеребила его, издавая какие-то невнятные крики и всхлипы.

– Отец! Отец! – закричала она, как будто хотела вернуть пошедшего не туда. – Отец!

Она теребила его, точно будила крепко спящего, и не могла поверить, что эти полузакрытые глаза больше никогда не посмотрят на нее, что это уже не человек, а всего лишь тело. Она кричала, как будто криком можно что-то исправить, как будто боги могли услышать ее, понять свою ошибку, опомниться и сделать все по-другому. Все случилось только что – казалось, еще не поздно поправить… Еще утром они ни о чем таком не думали, а сейчас он мертв; его убили несколько мгновений, и за эти мгновения вся жизнь семьи перевернулась. Перемена была так огромна и произошла так внезапно, что пока Эйра могла только кричать, пытаясь образумить судьбу и вернуть все как было.

Над ее головой послышался голос; двое чужих хирдманов шагнули к Энделю, но не решились тронуть Эйру с телом Асольва и снова отступили. Эйра вскинула глаза и увидела невысокого, толстоватого человека с волосами и бородой цвета ржаной соломы. В руке он держал секиру, и Эйре вспомнилось, как она видела это от ворот: этот самый толстяк прыгает к отцу и бьет его сзади по шее этой самой секирой…

– Ты! – вскрикнула Эйра, словно вдруг нашла виновника всех несчастий мира. – Это ты!

– Э… Отойди… – пробормотал Логмель, знаком показывая, что она мешает поднять раненого Энделя.

Эйра мгновенно выпрямилась: ей вдруг все стало ясно. Ее отец убит, и убийца стоял перед ней. Ярость, горячий болезненный гнев и жажда мести вспыхнули в ней с такой силой, что даже оттеснили полуосознанную боль утраты; гнев так властно вышел на первое место, как будто немедленная месть могла исправить смерть. И Логмель содрогнулся: из этих темных глаз на него полыхнуло губительным огнем, вся тонкая фигура темноволосой хрупкой девушки показалась сильной и угрожающей, и душу его пронзил внезапный страх, как будто он вдруг заметил рядом с собой волка.

– Ты, убийца! – гневно крикнула Эйра, и всех слов человеческих не хватало, чтобы выразить ее ненависть и презрение. – Подлый, предатель! Трус! Мерзавец! Ты убил его сзади! Чтоб Нидхёгг тебя сожрал! Будь ты проклят! Ты! Сын тролля!

– Э… Э… – ошарашенно бормотал Логмель, пятясь от обезумевшей девы.

Он попытался отстранить ее секирой, но напрасно он дал Эйре снова ее заметить. Вид секиры словно подстегнул ее, толкнул от слов с действию. Сжав пустой кулак, Эйра вдруг метнулась к Логмелю, выхватила нож, висевший у него на поясе, и тут же ударила его этим ножом – коротким, точным и сильным ударом снизу в живот. Не в добрый час Логмель Сноп так наточил свое оружие; скользнув по толстому кожаному поясу, лезвие на пол-локтя вошло в тело. А Эйра тут же отскочила, вырвав нож из раны.

Кровь хлынула ручьем; Логмель дико закричал, выронил секиру и прижал обе руки к животу, но темная кровь продолжала неудержимо литься, пробиваясь сквозь сжатые пальцы, вырываясь из-под ладоней. Весь подол быстро стал красным, и горячие ярко-красные капли полились на камень, где уже сохла кровь двух человек. Логмель упал, согнулся, поджимая колени к животу и непрерывно крича от страшной боли.

Сжимая окровавленный нож, Эйра дико огляделась. В лице ее отчаяние мешалось с изумлением, она словно спрашивала у всего вокруг, что же натворила, но земля и небо не могли ей ответить. Вооруженные мужчины пятились от нее, как от оборотня. Эйра выронила ненужный нож, с вопящего Логмеля перевела взгляд на неподвижное тело Асольва и вдруг покачнулась. Смерть вошла в ее сознание во всей полноте своей непоправимости, и Эйра содрогнулась, как тонкое деревце на ветру. Силы, мгновение назад так бурно вскипевшие в ней, разом ушли, и она едва держалась на ногах. Лицо ее болезненно исказилось, она протянула руку к телу отца, которому не помог ее мстительный порыв, приоткрыла рот, как будто хотела позвать его на помощь. Она шагнула к Асольву, будто он один мог помочь ей в этом горьком и горестном безумии, но не смогла сделать и шагу и упала на колени. Потом она прижала ладони к лицу, будто хотела спрятаться от всего света, и наконец разрыдалась.

И тут все разом закричали, задвигались; одни бросились к Логмелю, другие – к Энделю, третьи – к Эйре. Эндель уже перестал кричать и только постанывал; хирдманы сняли с него тело Асольва, подняли своего хёвдинга и понесли в ворота. Другие подхватили под локти Эйру и заставили встать на ноги; ее вели в ворота, а она вырывалась и стремилась назад, туда, где лежало тело Асольва. Она почти не видела тех, кто ее вел, не понимала, кто они; для нее во всем мире существовали только она и отец, и она рвалась к нему тем сильнее, чем лучше осознавала, что им уже никогда больше не бывать вместе.

Обоих раненых перенесли в дом, завели лошадей, ворота закрыли. Начало темнеть. На пустыре перед