Да нет уж. Наверно, пошутила. Наверно, даже на неведомых планетах нет таких сильных, хищных бабочек.

Алька стал подкрадываться к чёрной с голубоватыми волнистыми разводами бабочке. Сложив крылья, она присела на махровый белый цветок, развернула и опустила внутрь него тонкий хоботок. Алька схватил бабочку и, не чуя под собой ног, длинными прыжками бросился к Толе. И вытянул к нему руку:

– Смотри, какую поймал… Нужна? Толя унёс в отсек сразу две бабочки свою и его, – вернулся и сказал:

– Чудо, а не планета!

– А что скажет Колёсников? – спросил Алька. – Леночка тоже в полном восторге от планеты. Это она посадила на неё звездолёт… Знаешь, что она хочет? Она хочет надолго здесь остаться! И меня уже уговаривала… А как ты относишься к этому?

Толя нервно потёр лоб и вздохнул:

– Прекрасная идея… Здесь так хорошо… Здесь столько цветов и бабочек! От благоухания у меня даже с непривычки голова болит…

– Значит, остаёмся здесь? – неуверенно спросил Алька. – Ведь если мы втроём примем решение остаться здесь и проголосуем «за», Колёсников вынужден будет подчиниться; пусть даже он перетянет на свою сторону Жору, нас все равно большинство!

– Это верно, – уже серьёзно сказал Толя. – Здесь хорошо пожить день, два, десять… Боюсь, что потом здесь покажется однообразно. Ведь мы полетели в глубины Вселенной ради того, чтоб постичь…

– Знаю ради чего, не говори! – прервал его Алька. – Идём лучше к озеру, может, Леночка уже кончила купаться… – И Алька громко крикнул.

Она откликнулась, позвала их. Ребята стащили с себя комбинезоны и осторожно, как зимой на непрочную льдинку, ступили на маленький круглый зелёный плотик – лист кувшинки; Толя не без труда перепилил складным ножом толстый, уходящий ко дну стебель листа, и они отплыли от берега. Толя с Алькой – худенькие, загорелые, в одних трусиках – лежали на гладком блестящем листе и гребли руками, а Леночка стояла посерёдке и громко смеялась.

Внезапно на берегу появилась маленькая фигурка Колесникова. Даже издали было видно, что лицо у него сонное, недовольное. Он подошёл к воде, протёр глаза и зевнул.

– Кто посадил сюда звездолёт?

– Я. А что, тебе здесь не нравится? – спросила Леночка. – Раздевайся и плыви к нам!

– А что я тебе говорил? – сказал Колёсников. – Или все вылетело из головы? Никто не имеет права по своей воле садиться на незнакомые планеты!

– А ты? – нашлась Леночка.

– Что – что я? – недовольно шевельнул бровями Колёсников.

– Ты имеешь право садиться, ни с кем не посоветовавшись?

– Ну как тебе сказать, я… – замешкался Колёсников, и Леночка не стала ожидать, пока он выпутается из трудного положения.

– Так вот я и взяла пример с тебя! – засмеялась она. – Разве плохая планета?

– А чем она хороша? – хмуро спросил Колёсников: видно был очень недоволен собой. – Немедленно плывите к берегу! Мы сейчас же улетаем отсюда!

– Мы никуда не полетим! – спокойно сказал Толя, уже не глядя на него, а продолжая лежать на гладком упругом листе и загребая прохладную воду руками.

Так они плавали, наверно, целый час, любуясь голубизной неба, блеском двух светил – ярких маленьких местных солнц, давших этой планете тепло и жизнь, отражением в воде громадных раскрывшихся кувшинок…

Колёсников что-то кричал с берега, приказывал, размахивал руками, но ребята далеко отплыли от него и ничего не могли расслышать. Да и не хотели.

Потом Толя принялся грести руками к берегу, сказав со вздохом:

– Как бы он голосовые связки не повредил…

Скоро ребята стали разбирать его слова, фразы, а потом их громадный лист уткнулся в берег.

– Нечего здесь терять время! – разорялся Колёсников. – Мы не для этого полетели в мировое пространство! Правда, Толя?

Он искал у него поддержки, и Толя ответил:

– Правда… Но цивилизация цветов – разве это плохо?.. Мы решили отдохнуть и пожить здесь… Раздевайся, Колёсников, искупайся с нами и позагорай!

– Я ненавижу купания и загорания во время полётов! – закричал Колёсников. – Здесь вам не Земля! Мы – люди дела… К кораблю! – Он махнул им рукой и двинулся к звездолёту своим медленным неуклюжим шагом, уверенный, что и они следуют за ним.

Но когда шагов через двадцать Колёсников обернулся, он увидел, что они и не думают следовать за ним. Они плавали и ныряли возле своего зеленого плотика, брызгались, и Леночка с радостным испугом визжала.

И тогда Колёсников просто вышел из себя:

– Я вам приказываю! Чтоб через пять минут все были в своих отсеках!

Внезапно Толя понял, почувствовал: вот когда он должен сказать Колесникову все, что он думает о нем. И Толя сказал:

– А ты, пожалуйста, не приказывай и не кричи! Колёсников недоуменно посмотрел на него.

– Если хочешь, мы проголосуем, кто за то, чтобы улететь, – продолжал Толя. – Хочешь или нет?

Колёсников перевёл глаза на другие лица и все понял.

– Не хочу, – сказал он уже совсем другим тоном. – Но вы это всерьёз?

Здесь оставаться? – Он огляделся по сторонам, и, судя по его глазам, все ему здесь было неинтересно и чуждо: и эти склонившиеся над водой цветы, и раскрывшиеся под жаркими лучами громадные голубые и алые кувшинки, и эта пускавшая яркие блики зеркальная гладь озера… Все это, судя по его глазам, не заслуживало внимания.

– Придётся тебе, Колёсников, подчиниться, – храбро сказал Алька. – Сколько можно гнать и гнать вперёд?.. Мы устали! Мы-то ведь не моторы, не двигатели какие-то… Мы-то ведь живые! Пора остановиться и подышать чистым воздухом… Я буду здесь рисовать, Толя – ловить бабочек, Лена – собирать цветы… Наверно, и Жора, когда проснётся, будет без ума от этой планеты. Здесь можно поваляться на траве, посмотреть в звёздное небо и подумать… Здесь так хорошо думается и дышится. И ты постарайся, Колёсников…

И тогда Колёсников схватился руками за голову и прямо-таки застонал:

– Как здесь можно жить? Ведь ни души вокруг! И ни одного дома! Ни одной автострады! Ни одной разумной машины… Я не могу… Я не вынесу всего этого… Ребята… – И он из твёрдого, уверенного в себе Колесникова превратился в маленького несчастного мальчика.

– Привыкнешь, – сказал Толя. – Алька прав.

Колёсников потупился.

– Хорошо, и я поживу здесь… – едва слышно произнёс он. – Попробую… Ведь это ненадолго?

– Там увидим. – Алька опять прыгнул на сверкающий лист кувшинки; лист сильно закачался, и они поплыли от берега.

Колёсников отвернулся от них и медленно побрёл по ярким, благоухающим цветам и травам к звездолёту.

Прошло три дня, и Колёсников, тихий и задумчивый, почти не выходил из корабля; он молча ел с ребятами в салоне, почти не разговаривал, умывался в душевом отсеке, хотя остальные мылись и плескались в озере. Что касается Жоры, так он сразу же примкнул к ребятам, и теперь его хохот перекрывал смех других. Ребята гонялись друг за другом по берегу, кувыркались через голову, ныряли в воде и, конечно же, ловили для Толиного отца бабочек. Выяснилось, что год назад Леночка две недели занималась в кружке любителей чешуекрылых во Дворце юных в Сапфирном; этого срока было маловато, чтоб собрать приличную коллекцию, но вполне хватило, чтоб узнать, как их лучше ловить, умерщвлять и хранить; их, оказалось, нужно аккуратно укладывать в бумажные пакетики. И ещё, оказалось, нужно обязательно записывать, где, когда и при каких обстоятельствах была поймана каждая бабочка. Так что охота на них пошла у ребят веселей. Между прочим, Леночка оказалась и самой быстроногой и, наверно, поймала этих бабочек столько, сколько остальные мальчишки, вместе взятые…

Пока ребята веселились, Колёсников расхаживал по тесной рубке управления, напряжённо о чем-то думал, трогал ручки и рычажки, сигнальные лампочки и циферблаты или рассматривал звёздную карту. Или подолгу пропадал в отсеке двигателей…

– Похудел он, – сказал однажды Толя, – и на нас по-прежнему не смотрит… Как бы он не… – Толя осёкся.

– Что «не»? – спросил Алька.

– Как бы он не заболел, – ответил Толя. – Я читал, что это бывает в космических путешествиях… Он даже среди нас одинок… Он знает, понимает и любит совсем иное, чем мы с вами, и не так, как мы…

– Что ты предлагаешь? – спросила Леночка.

– Надо лететь, ребята, – сказал Алька. – Он так осунулся, здесь ему все не мило… Пожалеем его, а? Ведь он… Он, по-моему, не совсем такой, каким хочет казаться, и бывает добрым и мягким…

– И я так думаю иногда, – сказал Толя. – Засело в нем что-то с самого раннего детства и мешает быть другим… Пожалеем его! Летим! Впереди нас ждут никем не виданные…

– Затихни, – попросил Жора. – Сколько можно?

– А я останусь здесь! – вдруг сказала Леночка. – Улетайте без меня… Мне не надо ничего другого…

– Ты что, серьёзно? – Толя почесал свой рябенький от веснушек нос. – Как ты будешь одна здесь жить? Не страшно будет? Не скучно? И чем ты будешь питаться, когда съешь свою норму тюбиков?

Леночка опустила голову, потом вдруг отскочила в сторону, зажала в кулаке висевшую на шее сверкающую рыбку – ключ от звездолёта, и крикнула:

– Не дам вам его, и не улетите! – и побежала вдоль озера. – И не будет мне скучно!

– Это правда? – спросил Алька.

– Что ей не будет с нами скучно? – блеснул глазами Жора. – Истинная правда…

– Да нет, все тебе шутить! – отмахнулся от него Алька. – Что не улетим без ключа?

– Как же улететь, не заперев дверь? – сказал Толя. – В полёте должна быть полная герметизация. И потом, этот ключ автоматически выключает