Вчера… у М. вечер замотался разговорами об Орфее… Сейчас сижу у М. Они на радио. Введение «ничего», но наивно. Забавно мнение О., когда он вернется. Читала его дикторша, дико коверкая стихи, цитируемые о Глюке (из «Моцарта и Сальери»).
Днем зашел в книжный магазин. «Город Эн» Добычина (ругаемый в дискуссии рядом с Шостаковичем)…
…с О. разговор — обсуждение «Орфея». Тихость и деловитость почти былая. Ушел от них в 1 час.
…О. вопит, что Добычин написал под него, а «Литгазета», что под Джойса. О. заключает: «Этакую мерзость от Джойса производить». Логика говорит, что «от М. можно производить!»
Н. пишет (в который раз! — все переделывает) статью для газеты о школах. Она этого делать не умеет, как не умеет рисовать. Для самоободрения опять «привлекает» меня. Но в тонко-вежливой форме.
Из событий очень важных — речь Заболоцкого (см. «Литературный Ленинград»). По данным «Литературной газеты» я подумал, что это примитивное у него получилось. По сути же человек говорит о своем пути и о том, как ему мешали. На все его объяснения, рассказанные мною О., последовала рецензия: «Врет. Написал памфлет на сухотку мозга, а объясняет как… Это вроде Зощенки, который пишет памфлеты невероятной силы, а выдает их за душеспасительное чтение». Правда ли это? — Не знаю я, но тону Заболоцкого поверил.
У О. краткое безденежье и как вывод — безумствования. Н. три раза переделывала статью для «Коммуны», и ее три раза браковали. Журнально-газетных шедевров не получилось. Она оправдывается: «Я забыла о своих основных чертах — тупости и ипохондричности — и хотела работать». В результате она и консультативных писем не пишет. Идут бесстыдные разговоры о гибели и необходимости скандалов, демонстраций, объявления голодовки etc. В «нервах» расшвыряла шахматы на проигранной партии. О. то стонет, то мечется, придумывая утопические средства — вроде всяких писем с жалобами и упреками. Злит их и моя малая реактивная живость. Н. хочет ехать в Москву квартиру продавать (т. е. это пока болтовня).
7. V. — У «Осек» только на минуту и потом с ними на Бетховена. Дивно слушал девятую симфонию. С Ойстраха О. убежал, жалуясь на сердце (извозчик, поликлиника). Сидели мы розно, и я об уходе узнал в антракте. Застал их в поликлинике. Алчно хочет врачебной активности в вопросе освещения своего положения. Опять много декораций (если не все они).
11.V. — Сейчас еще рано (часов 8). Вечером обещал зайти к М… Н. таинственно дала мне письмо, отправить Жене (ее брату), добавив: «Прочтите». Вот оно:
«Женюша! После припадка Ося очень плохо поправляется. Очень слаб. И самое тяжелое, что предположение Герке (склероз мозга) подтверждается: появляются дополнительные признаки. Еще можно лечить, если поддастся лечению.
Но скоро будет поздно.
Сообщи Ане (т. е. Анне Андреевне Ахматовой. — Э. Г.). Пусть добивается лечения (Мацеста). Сейчас откладывать нельзя. Нужна летом дача и, если июнь и июль пройдут благополучно, то Мацеста в августе. Нужны большие деньги. На даче — курс ванн. Что будет?
Выглядит он отлично, но это ничего не значит.
Я, очевидно, подниму вой. Я жду еще несколько дней Пастернака и Аню. Пусть торопятся. Если опять обман, то буду действовать я. Ося не умирает. Это, конечно, может разочаровать всех. Но он может протянуть, обреченный, еще 2—3 года. Может умереть внезапно, и это в нашем положении, пожалуй, самое лучшее. Я не буду просить в Союзе денег. Дача — не лечение, но так, что-то вроде отдыха. Просто немножко замедлить… А они скажут, что уже все сделали, а то, может, ничего не дадут. Ну их к черту.
Надя.
Пиши. Н.»
Мои примечания: о хорошем виде для меня, чтобы я не думал, что вид (вижу только я) решает дело. Для этого письмо велено мне прочесть… О деньгах: я получил в театре, а Н. в Союз звонила вчера, и Кретова прислала 50 р. (с бумажкой, на ней Н. расписалась: «Мандельштаму из лечебных средств 'Коммуны'»). О. бодр, говорит благоглупости и придумывает формы деятельности (сесть в сумасшедший дом, или на дачу поехать, или написать Майе Роллан[80], чтобы патефонных пластинок прислала).
