партийным боссом,- вот предел информированности рядового гражданина нашей страны, достигнутый в ходе перестроечного периода. За чертой обсуждения по-прежнему остаются вопросы о финансовом теневом капитале, о его контроле над цеховым производством, о региональных и межрегиональных группах 'теневиков', их связях и противоречиях, об истории накопления сокровищ в каждом из регионов СССР, о теневой религии, идеологии, политике, о теневых мозговых центрах, о региональных ведомствах (министерствах), захватываемых теневым капиталом что называется 'на корню' и превращаемых в штабы и 'теневые совмины', одним словом, о наличии, по сути дела, второй властной системы, 'государства в государстве', способного предъявить стране новую тоталитарную модель. Вторая власть предполагает, по сути, все тот же тоталитаризм с другим знаком. А значит, аплодисменты демократии, вызванные сбросом красного флага с флагштока нашего корабля, в кратчайшие сроки сменятся криком ужаса, поскольку взамен красному флагу окажется поднятым 'Черный Роджерс'.
В работе тезисного характера мы не можем и не должны давать развернутых аргументации в пользу предложенной нами модели. Это – отдельная тема, волнующая нас постольку, поскольку она может иметь ключевое значение для судьбы перестройки.
Мы уже информировали общество в целом ряде публикаций о том, как конкретно происходит процесс оформления криминалитета в новый класс – криминальную буржуазию в ряде регионов страны и каким образом обеспечиваются интересы этого нового класса.
Мы говорили и о том, что переплетение феодальной бюрократии (частный случай – партократии) с криминальной буржуазией носит противоречивый характер, что новому классу уже надоело быть на побегушках у старых хозяев и что взятки отнюдь не исчерпывают многообразия преступных манипуляций в общегосударственном масштабе. Мы говорили о том, что по объективным, производственно-хозяйственным, финансовым, политическим обстоятельствам, равно как и по соображениям безопасности, верхушка криминальной буржуазии в СССР не может, не хочет и не должна входить в высшие бюрократические эшелоны, и более того – заинтересована в том, чтобы, натравив на бюрократию, как на хозяина мафии, народные массы, на деле пустить наше демократическое движение по ложному следу.
Мы утверждали и утверждаем, что в диалоге 'черных вилл' с 'красными кабинетами' роль хозяев уже не первый год играют владельцы 'черных вилл', предпочитающие зачастую даже не выходить на гребень кооперативного движения. А коррумпированная бюрократия лишь исполняет приказы, а в тех случаях, когда не подчиняясь, держится за феодальную власть (разумеется, опять же в сугубо корыстных интересах), отстраняется с использованием весьма демократических и благородных мотивировок, после чего место сброшенного занимает отнюдь не более честный, а более послушный, покладистый, гибкий и управляемый бюрократ.
Мы обращали и обращаем внимание и на то, что 'сброшенный' в ряде случаев уже сумел войти в пай с теми, кто его 'опрокинул' 'во имя торжества демократии и утверждения национальных интересов', и что раз так, то следует отличать 'пертурбацию' (даже сопровождаемую радикальными заявлениями и сменами вывесок) от 'революции'.
Мы считаем своим долгом заявить о том, что, по нашим расчетам, на 1 января 1990 года, как минимум, 20 процентов бюрократии еще довольствовались кастовыми привилегиями и не входили в прямой альянс с теневыми структурами. Мы не пытаемся идеализировать эту часть общества. Мы хорошо знаем всю меру дефектности ее менталитета и воли. Мы просто пытаемся дать объективную расстановку групповых и классовых сил.
Мы констатируем, что регресс в нашем обществе дошел до той степени, что объективно в конце XX века мы можем вновь пользоваться, казалось бы, бесконечно устаревшим классовым языком, применять методологию, по сути, адресующую к концу XIX – началу XX века. Каково общество – такова и методология. Еще несколько лет социального регресса – и можно будет говорить о луддитах, латифундизме и о крестьянской войне.
И наконец, в преддверии важнейших (на первый взгляд кажущихся достаточно безусловными) изменений, которые должны произойти в ближайшее время, мы считаем необходимым сделать свой взнос в копилку общественных раздумий, альтернативных моделей, и главное – самой методологии анализа нашей действительности.
Политический процесс набирает скорость, противоречия нарастают лавинообразно. В этих условиях невозможно и далее описывать происходящее в координатах 'правые – левые – центр'. Вся практика серьезного анализа расстановки политических сил в современном обществе противоречит такому весьма поверхностному описанию.
Предлагая в анализе противоречий исходить из наличия нового, специфического класса – криминальной буржуазии, мы тем самым стремимся указать на недостаточность право- и левоцентристской моделей для описания процессов, происходящих в нашем обществе, и хотим обратить пристальное внимание на крайне противоречивую природу так называемого 'радикального либерализма'. В силу специфического устройства нашего общества 'радикальный либерализм' при неблагоприятном стечении обстоятельств способен привести к новой разновидности тоталитаризма (по сути своей ультраправого).
Говоря о специфическом устройстве, мы прежде всего имеем в виду место и роль криминальной буржуазии на всех этапах развития нашего общества, а также диалектику либерализма и криминальной деструкции.
Первый этап развития криминальной буржуазии фактически завершается концом нэпа, имевшего свои ограничители, свои психологические, экономические, культурно-социальные барьеры и ограничения.
Об этом, в частности, предупреждал такой деятель коммунистического движения, как Л. Б. Красин, говоривший о необходимости согласовывать либерализацию с жестким государственным программированием ключевых областей развития нашего общества. Сегодня такой курс был бы назвав неоконсервативным. Ответ неоконсерваторам, который был дан 'либералом' Зиновьевым, и сегодня звучит более чем актуально. Имея в виду Красина, Зиновьев заявил: 'Мы просим некоторых товарищей, которые суются к нам со словом некомпетентность, чтобы они забыли это слово'. Таким образом, Зиновьев перечеркнул сформулированную 'технократом' Красиным программу форсированной модернизации страны. Отсрочка в выполнении программы Красина, но сути, привела к тому, что та же задача стала решаться Сталиным, но уже в патологизированном виде. Таким образом, Зиновьев, отказавшись от предложений Красина, подписал себе же смертный приговор. Мы подучили тоталитаризм не как антитезу нэпу, а как его логическое (точнее, диалектическое) завершение. Коммунистическое правительство не смогло (да и не могло в принципе!) либерализировать военно-коммунистическую структуру. Оно лишь поставило общество на грань новой гражданской войны (на этот раз с уничтожением коммунистов). Восстановление крупной частной собственности (являющееся неизбежным итогом либерализации) уже тогда могло идти лишь через антикоммунистическую диктатуру и гражданскую войну с прямым возвратом порядков предшествующего периода. Такую реставрацию страна принять не могла прежде всего психологически. Сдавленная между двух зол, она предпочла ужас коллективизации. Характерно удивление Троцкого по поводу отсутствия крестьянских восстаний и мятежей в 1929 году.
Нэп впервые показал, что либерализация, взятая сама по себе, без жестких, централизованных программ развития по ключевым направлениям, в условиях наличия скрытого двоевластия, в условиях сосуществования двух структур, двух экономик, в условиях родовой травмы общества, непродуктивна и лишь способна вызвать новый всплеск тоталитаризма.
Второй период становления теневой экономики и второй власти, 'второго государства', принадлежит периоду сталинского режима, имеет свое членение (коллективизация, война, послевоенное восстановление разрушенной экономики) и требует специального подробного рассмотрения. 'Мафия и тоталитаризм' – это тема, хорошо изученная на Западе, но фактически не затронутая в нашей стране.
Крайне специфична при этом фигура Л. П. Берии, которая в содержательном плане фактически не исследована советскими историками, равно как и социально-классовая природа конфликта 'Берия – Жуков'.
Есть основание полагать, что переход от колоритных фарсов к серьезному научному анализу привел бы к правде, столь серьезной и зловещей, что она оказалась бы значимой не только в плане разоблачения злодеяний сталинского режима.
Здесь же, анализируя теневую экономику того периода, мы лишь констатируем, что до тех пор, пока
