целой не пожалела.
— Так ведь она, Геня, инженерша. Ты не равняйся с ними. Я ведь кто? Два класса… ткачиха… — И уже слезы на глазах.
— Ну, пошло, — злится Вячин. — Я человек ревматический болезненный. — Это он Чеховым ее бьет.
— Брось, Генка, — говорю. — Ничего не нужно, Клавдия Карповна, не слушайте его.
— А ты молчи, Коромысло! — тычет мне кулак Генка.
— Цыц, — шепчу ему. — У меня талон на двести граммов есть. Бери соли и айда!
Раздобыл он у соседей полкопченки твердой — нож не брал! Спустились мы в булочную, а там народу, как в кино. Генка толкает меня локтем: — Лезь, Скок, ты в шкуре!
В шкуре-то я в шкуре, но на гимнастерке ни планок, ни нашивок. Да и вообще без очереди никогда не лезу. Тем более как в такой день? А Генка уже репродуктор раскрыл: — Граждане, дозвольте герою войны!
В очереди он как дома. Но старик с палкой — не раненый, а так, хромой, от ветхости или вредности — уперся и ни в какую: — Что прете? Чего людей толкаете?
И понесло, и повело!.. Бабы подхватили — целый церковный хор вышел. Генка огрызается — ему только дай постоять за справедливость или вообще за что- нибудь горло подрать. Противно мне стало. День Победы, а тут все одно. Плюнул я и пошел. Генка бегом за мной: — Ты что, поллитром задаешься? — и сует мне «банку». — Бери и катись… Без рук, без ног!..
— Брось кипятиться, — говорю. — Пошли в другую, к трампарку. Там одна продавщица добрая, губастенькая…
Пока отоварились, фонарей позажигалось — не спрячешься. Привалились мы к одному забору и начали. Он глоток, я глоток, он кусок рыбехи, я — кусок. Рыба дерьмовая, водка теплая, об Генку нагрелась. Один хлеб хорош, но его мало — по сто граммов на брата. — Глотай больше, — говорю, — к утру не справимся.
— Не могу, — задыхается Генка. — У меня в носу полипы. Из горлышка трудно.
Вечно у него всякие болезни, а здоров как буйвол. — Лей в жменю, — советую.
Сам я, чувствую, за четвертинку уже перебрал. У меня глотка в порядке. А Генка пьет, как курица из лужи. Налил, правда, в ладошку, но больше пролил. — Чудик, — говорю, — это ж аква-вита — вода жизни!
На него все иностранные слова как заклинания действуют. Наконец, одолели бутылку. Генка повеселел, схватил ее и метров с тридцати запустил в колонку. И точно — дзынь! Он молодчик гранаты кидать. — Дурень, — говорю, — завтра пацаны за водой выбегут, ноги порежут.
А он галстук на шее рванул, все равно как ванёк в праздник: душа воздуху просит! Свобода в нем вдруг такая, как при склоке, но сейчас от веселья. — Давай на Красную площадь! — кричит.
— Давай, — говорю.
— Ритку твою возьмем.
— Попробуй, — говорю.
— По дороге уговорим. Она девушка добрая.
— Давай, если смелый.
— А чего?.. То — тебе, а мне она запросто…