Она старалась думать о другом, завертывалась в одеяло с головой, но глаза все глядели на нее. Она зажгла свечу, надела туфли, накинула капот и стала ходить по комнате.

«Кажется, план исполнен хорошо, — думала она, — на меня не может пасть ни малейшего подозрения. Она после моего ухода заперлась в номере и отравилась — это ясно. Влила она яд прямо в графин, из боязни, что один стакан не подействует, — продолжала соображать она. — Наконец, он всецело мой, принадлежит мне одной! Я купила его рядом преступлений! — перенеслась ее мысль на Гиршфельда. — Через неделю, через две, мы поедем с ним заграницу, в Швейцарию, в Италию, в Париж».

Она вспомнила о Шатове, который теперь был именно в Париже.

— Что мне делать с ним? Теперь он мне уже мешает.

Она села в кресло и задумалась.

«Написать ему, что я полюбила другого, что я прошу его забыть меня навсегда? Нет, этот удар будет для него слишком силен. Он все-таки несчастный человек. Сколько жертв принес он из любви ко мне».

Она самодовольно улыбнулась.

«Я напишу ему, что я предпринимаю путешествие по России, прошу его еще год остаться за границей и, желая испытать его и мои чувства, требую, чтобы он в течении года не писал ко мне и не ждал моих писем. Так будет лучше. Год много времени. Не видя меня и не переписываясь со мной, быть может, и позабудет меня».

Она перешла к письменному столу и начала писать Шатову письмо.

Много раз рвала она начатые письма, прежде нежели осталась довольна написанным. Когда она запечатала письмо и надписала адрес, было уже совсем светло. Она потушила свечу и легла.

Не успела она заснуть, как ее разбудила горничная… Княжна приказала ей отправить письмо на почту и стала одеваться. Голова ее страшно была тяжела. В виски стучало. Она почувствовала себя лучше, лишь усевшись в экипаж.

Стояло чудное, свежее майское утро.

На другой день по прибытии княгини Шестовой в Т. рано утром в конторе гостиницы «Гранд Отель» была получена на ее имя телеграмма из Москвы, Лакей, призванный в контору для вручения ее по принадлежности, вспомнил, что ее сиятельство приказала ему накануне разбудить ее в девять часов, и несмотря на то, что был девятый час в начале, полагая, что приезжая ждала именно эту телеграмму, отправился стучаться в дверь первого номера.

На сперва осторожный стук его он не получил ответа. Он стал стучаться сильнее, но также без результата.

Он забарабанил что есть мочи — ни гласу, ни послушания. Лакей в недоумении побежал в контору и сообщил об этом казусе.

Вскоре у двери номера, занимаемого княгиней Шестовой, появился хозяин гостиницы и собралась почти вся прислуга. Хозяин был одним из местных купцов, сменивший прежнего обрусевшего немца, который прогорел и был одним из тех весьма немногих немцев, которые, не нажившись в гостеприимной России, отправились в свой фатерланд.

Постучав еще несколько времени в запертую дверь номера, в замке которой ключа с внутренней стороны не было, хозяин решил послать за полицией. Явившийся вскоре полицейский офицер, попробовав постучаться еще несколько раз, приказал сломать замок. Дверь была отворена и вошедшие нашли княгиню Зинаиду Павловну лежащею мертвой в постеле.

Удалив из комнат набежавших лишних людей, полицейский офицер, в присутствии ахавшего хозяина и двух понятых, приступил к составлению акта, дав знать о случившемся местному судебному следователю и прокурору.

Через полчаса, в гостиницу прибыли наши знакомые, которым было назначено судьбой принять участие как в первом, так и во втором акте жизненной драмы, разыгравшейся в семье князей Шестовых, судебный следователь Сергей Павлович Карамышев и исправляющий должность т-ского прокурора Леонид Иванович Новский.

Первый, после дела об отравлении князя Александра Павловича, был, по настоянию прокурорского надзора, переведен в городской участок. Главным мотивом для этого перевода было иметь его всегда перед глазами. Сергей Павлович сперва был очень этим недоволен, не имея более возможности устраивать себе летом воздушные канцелярии, но потом успокоился на мысли, что за то каждый вечер он может перекинуться в картишки в Коннозаводском собрании, что и исполнял неукоснительно.

Второй исправлял должность переведенного в другой город бывшего своего начальника и со дня на день ожидал утверждения.

Сергей Павлович был поражен случившимся и со вниманием слушал полицейского офицера, сообщавшего ему подробности осмотра. Последний рассказывал ему о найденных: ключ от номера под подушкой вместе с другими ключами, стакане, оказавшемся в складках одеяла, и пузырьке синего стекла на столе.

Карамышев взял пузырек, откупорил его и понюхал.

— Это синильная кислота — она отравились, или отравлена. Из вещей все цело?

— Кажется все. Я отпер найденную на стуле сумочку и в ней оказалось четыре тысячи шестьсот тридцать восемь рублей кредитными билетами, носовой платок и золотой портсигар с папиросами, — указал полицейский офицер на стол в приемной, где лежали раскрытая сумочка и поименованные им вещи и деньги.

На столе же лежала вскрытая телеграмма, полученная утром — она оказалась от Гиршфельда, который извещал княгиню, что приедет с вечерним поездом.

— За доктором послано?

— Уже давно.

— Он всегда опаздывает! — вставил Леонид Иванович. Все уселись в ожидании городового врача.

Сергей Павлович глубоко задумался. Ему живо припомнилась загадочная смерть мужа покойницы, князя Александра Павловича, случившаяся семь лет тому назад, и самоубийство несомненно невинного Якова Быстрова. Приезд доктора призвал его к настоящей действительности. Начался осмотр.

Доктор влил в рот принесенной по его приказанию в номер кошке столовую ложку аршада из графина.

Кошка быстро завертелась и через несколько минут околела.

— Княгиня отравилась, или отравлена синильной кислотой, в большом количестве примешенной к аршаду. Я полагаю даже, что вскрытие совершенно излишне. Наружный вид трупа красноречиво подтверждает несомненное отравление.

Новский и Карамышев согласились вполне с этим заключением. Начался допрос свидетелей. Когда прислуживавшие вечером княгине лакей и горничная показали, что оставили ее в номере с ее сиятельством княжной Маргаритой Дмитриевной, в уме Карамышева снова мелькнула мысль, что княжну также видели шедшей накануне по направлению к кабинету, в котором нашли на другой день мертвой ее дядю.

«Неужели я был тогда на настоящей дороге?» — задал он себе мысленно вопрос.

«Нет, не может быть!» — отогнал он от себя эту мысль.

Допрос продолжался.

Тем временем Маргарита Дмитриевна, не достояв обедни в монастырской церкви, вышла через заднюю калитку ограды и отправилась к месту назначенного ей Гиршфельдом свидания. По ее расчету, он должен был уже прибыть.

Был одиннадцатый час утра. Солнце ярко светило с безоблачного неба, отражавшегося в гладкой поверхности чудного озера, на берегу которого стоял монастырь. Свежая травка и листва деревьев блестели как-то особенно ярко. В маленькой ближайшей роще, по направлению к которой шла княжна, пели