– Самая изюминка – в приправе, – объяснила седая карга.
– Я чувствую базилик и чабрец, – сказала женщина в красном, – но здесь присутствует еще один вкус, который я не могу распознать.
– Ах вот как, – отозвалась мадам Семела, отщипывая мясо маленькими кусочками.
– И этот вкус кажется мне непривычным.
– Он и впрямь довольно редок. Такая травка растет только в Гарамонде, на острове посреди большого озера. Как приправа она украшает любое блюдо из мяса и рыбы, ароматом отчасти напоминая фенхель, но с привкусом мускатного ореха. У цветков этой травки изумительный оранжевый оттенок. Очень хорошо помогает от испускания газов и от лихорадки, вдобавок ко всему действует как наркотик. Кто его отведает, тот в течение нескольких часов не может говорить ничего, кроме правды.
Леди в красном уронила на землю свою деревянную чашу.
– Трава лимбус? – воскликнула она. – Ты посмела накормить меня лимбусом?
– Вроде того, дорогая, – захихикала старуха. – А теперь скажите мне, госпожа Морваннег, если, конечно, вас так и в самом деле зовут, – куда же вы направляетесь в своей красивой колеснице? И почему вы мне так напоминаете одну старую знакомую?.. Ведь у мадам Семелы хорошая память, она никого никогда не забывает.
– Я еду на поиски звезды, – ответила королева, – что упала где-то в лесах по ту сторону Живот-Горы. А когда я найду звезду, я достану свой большой нож и вырежу ей сердце, пока она еще жива и пока ее сердце принадлежит только ей. Потому что на свете нет лучшего лекарства от времени и от старости, чем сердце живой звезды. Две сестры с нетерпением ожидают моего возвращения.
Мадам Семела присвистнула, обхватив себя руками и раскачиваясь взад-вперед.
– Сердце звезды, неужели и впрямь? Хе-хе! Как бы оно мне пригодилось! Я отведаю достаточно, чтобы вернуть свою молодость, и мои волосы из седых станут золотыми, груди подтянутся и нальются, снова сделавшись твердыми и высокими. Тогда я завладею всеми сердцами, какие еще остались свободными, на Большой Ярмарке в Застенье! Хе!
– Ничего подобного, – тихо отвечала женщина в красном.
– Почему же? Ведь вы у меня в гостях, дорогая моя. Вы дали клятву. Вы отведали моей еды. Согласно законам нашего Сестричества, вы не можете мне ничем повредить.
– Знаешь, я очень многим способна повредить тебе, Зануда Сэл. Но я всего лишь напомню, что отведавший травы лимбус в течение нескольких часов не говорит ничего, кроме правды; а теперь слушай… – В ее словах послышались отдаленные раскаты грома, и даже лес притих, будто бы каждый лист на деревьях внимательно прислушивался к словам ведьмы. – Вот что я скажу: ты обманом получила знание, которого не заслужила, однако тебе не будет от него выгоды. Ибо ты не сможешь ни увидеть, ни распознать звезду, не сумеешь прикоснуться к ней, отведать ее, найти или убить ее. Даже если кто-то другой вырежет ее сердце и поднесет тебе, ты не поймешь, что именно находится у тебя в руках. Я сказала. Таковы мои слова, и отныне они – истина. Также знай: я поклялась клятвой Сестричества, что не причиню тебе вреда. Не будь я связана клятвой, я превратила бы тебя в таракана и поотрывала бы тебе лапки одну за другой и бросила бы тебя дожидаться какой-нибудь птички – в наказание за унижение, которому ты меня подвергла.
Глаза госпожи Семелы в ужасе распахнулись. Сквозь огонь костра она вытаращилась на гостью и пробормотала:
– Кто ты?
– Во время нашей последней встречи, – ответила женщина в красном, – я правила своими сестрами в Карнадайне до того, как Карнадайн погиб.
–
– О Лилим всегда болтают, что они давно мертвы, но, как ты сама видишь, слухи лгут. Белка еще не нашла тот желудь, из которого вырастет дуб, предназначенный, чтобы сделать колыбель для ребенка, коему судьба вырасти и убить нас.
Пока она говорила, в костре вспыхивали и угасали серебряные язычки.
– Значит, это все-таки ты. И твоя юность возвратилась к тебе, – вздохнула мадам Семела. – Что ж, ведь и я собираюсь помолодеть.
Леди в красном поднялась в полный рост и бросила чашу из-под жаркого в огонь.
– Никогда ты не помолодеешь, – возгласила она. – Ты что, не слышала моих слов? Как только я уйду, ты забудешь, что когда-либо видела меня. Ты забудешь все произошедшее, даже мое проклятие, хотя оно и забытое будет беспокоить и мучить тебя, как боль в давно отрезанной ноге. И может быть, это научит тебя в будущем учтивей обращаться с гостями.
Деревянная чаша загорелась, испустив длинный язык пламени, задевший листья дуба высоко над костром. Госпожа Семела палкой вытолкнула обугленную чашу из огня и затоптала ее пламя в высокой траве.
– Что такое на меня нашло, что я бросила собственную чашу в костер? – вслух подивилась она. – И посмотрите только – у моего любимого ножа обгорела ручка! О чем я, глупая, думала?
Ответа не было. Издалека, со стороны дороги, донесся топот копыт – возможно, козлиных. Госпожа Семела потрясла головой, будто желая прочистить запылившийся разум.
– Старею, старею, – пробормотала она. – И ничего уж тут не поделаешь.
Старухина птица нервно переступала ногами на жердочке.
Рыжая белка, то и дело приостанавливаясь, забежала в круг света. Она подобрала с земли желудь, пару секунд подержала его перед собой в передних лапках, сложенных, как для молитвы. Потом поскакала прочь, чтобы спрятать желудь понадежнее и вскоре позабыть о нем.
Скейтс-Эбб – так называется маленький портовый городок, построенный из гранита и на гранитной почве. Это город мелких лавочников, плотников и парусных дел мастеров; старые моряки, у которых часто недостает пальцев, а то и рук и ног, открывают здесь пивные – или просиживают в чьих-нибудь еще пивных целыми днями, по-прежнему заплетая остатки волос в просмоленные косицы, хотя щетина у них на подбородках давно уже припорошена сединой. Шлюх в Скейтс-Эбб не водится, по крайней мере никто из тамошних женщин не причисляет себя к представителям этой профессии – хотя многие из них, будучи хорошенько расспрошены, могут признаться в многомужестве. Один муж с
В итоге все остаются довольны. И хотя случаются, конечно, разочарования мужей, которые возвращаются не вовремя, когда срок действия предыдущего мужа еще не истек, – такие дела разрешаются дракой, а для утешения проигравшего существуют винные лавки. Почти все моряки не чуждаются подобных соглашений – ведь все-таки приятно, когда находится хоть одна живая душа, которая заметит, если ты не вернешься с моря, и оплачет твою смерть. А жены, в свою очередь, утешаются мыслью, что мужья, несомненно, тоже им неверны – они куда больше, чем к ним, привязаны к морю, и море остается им матерью и возлюбленной. А когда приходит время, именно морю принадлежит право омыть тело любимого, выбелив его до жемчужной, коралловой и костяной чистоты.
В этот самый городок Скейтс-Эбб и прибыл однажды ночью лорд Праймус, весь одетый в черное, с бородой густой и жесткой, как аистово гнездо на городской трубе. Он приехал в карете, запряженной четверкой вороных коней, и снял комнату на Кривой улице, в «Отдыхе моряка».
Хозяевам он показался весьма странным постояльцем, потому что приехал с собственной едой и питьем, отнес бутылки и свертки в свою комнату и запер в сундук. Сундук он отпирал, только чтобы достать себе яблоко или кусок сыра или налить перцовой настойки. Чтобы никто даже случайно его не потревожил, лорд занял самую верхнюю комнату в гостинице, устроенной в высокой башенке на скале.
Он потратил пригоршню медяков на уличных мальчишек, чтобы те сразу же докладывали ему о любом встреченном незнакомце, пожаловавшем в город по воде или посуху. В особенности им надлежало высматривать высокого и костлявого черноволосого парня с худым лицом и безразличным видом.
– Праймус определенно учится осторожности, – сказал Секундус пятерым своим мертвым братьям.
– Как говорится, – поддержал его Квинтус тоскливым мертвым голосом, который тем днем прозвучал
