принесет тот самый тюремщик, что сейчас помогает делать обыск. Я села на солнышке, развернула книгу, позаимствованную у одного из заключенных. Это был какой-то мистический роман, и назывался он «Монахиня в сорочке». Я пыталась читать, но чей-то голос раздался рядом со мной:

– Не помешаю?

Я подняла глаза и улыбнулась.

– Нет, совсем нет, виконт. Я всегда рада поговорить с вами.

Арман де Сомбрейль сел рядом, вытянул длинные скрещенные ноги. Это был молодой человек, красивый, умный и насмешливый. Его отец, старый герцог де Сомбрейль, был недавно казнен, его старший брат служил в Англии графу д'Артуа – словом, это был юноша из очень роялистской семьи.

– Как вам нравится переполох, учиненный у нас в камере? – спросил он.

– Я привыкла к этому, виконт. Мне кажется, что осталось очень мало из того, чем революция еще могла бы меня удивить.

Брови его поползли вверх.

– Да? Вас не удивляет даже сегодняшнее празднество? Это очередное проявление сумасшествия, не более. Нет, – саркастично протянул он, – такого уже, пожалуй, никогда не будет… Робеспьер объявляет себя мессией, новым папой римским – подумайте, как несчастливы наши предки, мадам, ведь они пропустили такое событие!

Сегодня было 8 июня, так называемый праздник Верховного существа, странным образом совпавший с христианским праздником Троицы. Некоторое время назад Конвент принял декрет, предложенный Робеспьером и устанавливавший новую систему государственных праздников. Верховное существо – это был новый Бог…

Естественно, ведь католицизм был уничтожен, а поклонение Разуму – гильотинировано. Надо было придумать какую-нибудь новую религию. Робеспьер желал бы, как в древности, стать первосвященником и пророком. Нынче он изображал себя Магометом, учреждающим новое верование.

В Париже царствовали голод и страх, но Париж украшался. Тысячи каменщиков трудились над созданием амфитеатра против Дворца равенства. В жилых кварталах подправляли облупившуюся краску домов, закрывали большими щитами то, что могло нарушить величественную картину. На Марсовом поле выстроили огромную гору с храмами и гротами, увенчанную мощным дубом и колонной; здесь восседали депутаты Конвента во время торжественного парада. Мелодия гимна в честь Верховного существа разучивалась очень организованно. Школьников гоняли в Музыкальный институт, взрослым приказывали собираться по секциям.

День праздника выдался теплым, солнечным. Дворец равенства – бывший Тюильри – был пышно украшен; повсюду вились гирлянды зеленых веток и колыхались знамена. Робеспьер ради такого случая облачился в голубой фрак с трехцветной перевязью и держал в руках букет цветов и колосьев.

На праздник он явился с опозданием и произнес речь, которая состояла из восторженных восклицаний и прерывалась рукоплесканиями. Под аплодисменты Неподкупный спустился к небольшому искусственному озеру, в центре которого высился макет семи зол. Взяв у служителя факел, Робеспьер поджег мрачную фигуру Атеизма и Анархии. Покров вспыхнул, картон загорелся, испуская удушливую вонь, а рабочие с высоких лестниц должны были растаскивать пылающие куски макета. Согласно плану, сожженные чудовища должны были открыть вид на статую Мудрости, находившуюся под ними; она действительно открылась, но оказалась закопченной и осыпанной клочьями покрова, да и вообще выглядела весьма глупо.

– Потемнела твоя мудрость, Робеспьер! – крикнул кто-то…

Грянул гимн. Манифестанты закончили построение, и ряды тронулись.

Робеспьер, как председатель Конвента, шел отдельно, шагов на двадцать впереди остальных, и находился в центре всеобщего внимания. К ногам его бросали цветы. Женщины протягивали к нему своих малышей. Со всех сторон слышались восторженные восклицания:

– Да здравствует Неподкупный! Да здравствует Робеспьер!

Казалось, то был голос всей нации.

– Оказывается, – произнесла я, кусая губы, – этот Робеспьер не только отвратителен, но еще и смешон…

– Да уж, – отозвался Арман. – Замечательный человек этот Робеспьер.

– Замечательный?

– Якобинцы скоро станут целовать край его одежды.

Запрокинув голову, я зло рассмеялась. Арман точно угадал мои мысли. Повернувшись, он мгновение наблюдал за мной.

– Вы великолепны, – произнес он вдруг.

– Я? Великолепна?

– В вас удивительный заряд жизненности, дорогая. Вы не умрете. У вас душа просто свинчена с телом, ваш час еще не настал…

– Если бы об этом знали присяжные в Трибунале!

Внимательно взглянув на Армана, я быстро спросила:

– Вы умный человек, виконт, что вы думаете обо всем происходящем?

– Очень трудно ответить на ваш вопрос, мадам. Что вы имеете в виду?

– Ну, что будет дальше? – повторила я почти резко. – С нами, со всей Францией. Как вы думаете, что на уме у Робеспьера? Как распорядится он своей властью? Действительно ли он безумен? Может быть, он просто решил обезлюдить Францию? Я видела уже столько людей, отправившихся на эшафот, что не понимаю, откуда берутся новые заключенные! Там, за оградой тюрьмы, скоро никого не останется!