– Каким образом?

– Они люди фанатичные и жестокие. Они сами доведут террор до абсурда. Чтобы успокоить их нервы, нужно будет увеличивать порции. В конце концов, Конвент станет местом, залитым кровью, телеги, везущие смертников, будут вызывать ужас и отвращение, парижане будут приходить в ярость, узнав об открытии новых кладбищ! Конвент вызовет отвращение даже у третьего сословия – настолько он погрязнет в крови, лжи и преступлениях…

– Вы полагаете, это возможно?

– Вполне возможно. Я проник в самое сердце этого горнила, я буду разжигать там огонь безумия. Я буду призраком, нашептывающим одному революционеру скверные слова, якобы сказанные про него другим, я, как дух, буду витать над фракциями, убеждая их сговариваться друг против друга. Революционеры – народец мелкий и жестокий, принцесса, они физически не способны решать свои споры мирным путем. Их биография – цепь преступлений; они просто не знают иного выхода, кроме взаимных убийств.

Распалившись, он продолжал:

– Я доведу дело до того, что каждый будет подозревать в собеседнике врага, что каждый будет бояться доноса и одновременно доносить, бояться смерти и одновременно убивать. Их увлечет поток, который они сами вызвали к жизни; он поглотит их.

Его пафос уже не казался мне нелепым. Я внимала ему жадно, внимательно, словно предвидя, что его слова не лишены смысла. Он правильно угадал тенденции, задающие тон среди якобинцев. Они все ненавидят друг друга. Почему бы не довести это чувство до патологии?

– Мы стравим их между собой, и они сами перегрызут друг другу глотки! Революции будет положен конец, и Франция вновь станет королевством.

– А чего вы хотите от меня? – нетерпеливо произнесла я.

Я прервала барона на полуслове, и он не сразу опомнился, глядя на меня взглядом слепого. Потом тряхнул головой, откидывая назад смоляно-черные волосы:

– Вы поможете нам избавиться от Дантона, принцесса.

– От Дантона? Вы предлагаете мне сыграть роль Шарлотты Корде, бросившись на него с кинжалом?

– Нет, принцесса, моя фантазия не столь обширна.

Он снова сел, уже со спокойным видом взял со стола остывший кофе.

– Помните, сударыня, я употребил такое слово – «компрометация»? О, это всесильная вещь. Она способна вершить чудеса. С вашей помощью мы постараемся посильнее облить великого Дантона грязью.

– О его продажности и так сплетничают на всех перекрестках, а это ничуть ему не вредит.

– Мы предоставим реальные доказательства его продажности.

– Реальные?

– Реальными они покажутся Робеспьеру и его приятелю Сен-Жюсту.

Я пристально смотрела на барона, ожидая объяснений.

– Видите ли, принцесса, Робеспьер и его компания ненавидят Дантона. У меня есть сведения насчет того, что Робеспьер совсем не прочь, чтобы Дантон навсегда исчез с политического горизонта. Он, этот жалкий паяц, исписал целые тетрадки, изливая в них злобу на Дантона… Черт побери, – воскликнул Батц с внезапным гневом, – Франция действительно пала очень низко, раз допустила такого кровавого шута, как Робеспьер, к власти!

– Что вы мне предлагаете сделать? – перебила я его, полагая, что мне незачем созерцать все эти вспышки гнева.

– Вы очень по-деловому подходите к моему предложению. Мне это по душе…

Вытягивая длинные ноги и удобнее располагаясь в кресле, он заговорил громко, медленно и внятно:

– Вы отправитесь к Дантону домой, принцесса, поговорите с ним о всяких пустяках, попытаетесь отвлечь его внимание и за время пребывания в его доме улучите минутку и подбросите ему и стол кое-какие бумаги. После чего вы преспокойно выйдете на улицу, где мой человек под видом полицейского агента опознает вас. Вас арестуют и при обыске найдут крупную сумму денег, адресованную нашему подопечному, и письма, доказывающие связь Дантона с английской разведкой. Кое-что вы, разумеется, расскажете на допросе устно… От вас потребуется все актерское умение играть, сударыня.

– Вы что, полагаете, я соглашусь на это? – прервала я его, чувствуя, как мною овладевает возмущение.

– Да, принцесса, – пристально глядя мне в глаза, ответил Батц. – Полагаю, что согласитесь.

– Ну, да, конечно, – произнесла я, сжимая подлокотник кресла, – сейчас вы скажете, что, если я откажусь, Аврора и Изабелла де Шатенуа на днях переберутся в Консьержери и предстанут перед Трибуналом, не так ли?

Батц молчал.

Глядя на него, я пережила скверную минуту. Зачем я только затронула эту тему! Может, Батц ничего подобного и не думал, может, я сама подала ему эту идею! Внутри у меня все сжалось, и, не в силах больше выдерживать эту затянувшуюся паузу, я тихо и нерешительно спросила:

– Вы ведь не сделаете этого, правда? Аврора, она еще совсем ребенок, ей нет и двенадцати…

Голос у меня задрожал, и я замолчала. Нет смысла выказывать перед Батцем слабость, это нисколько не поможет.

Поднявшись, барон подошел к окну. За ночь подморозило, и стекло снаружи покрылось причудливой изморозью. Какой-то миг, разглядывая переливающиеся в лучах солнца кристаллы льда, Батц произнес –