прекрасна. Из настоящей кожи! Сшитая вручную! Кожа и в самом деле принадлежала животному. Интересно, когда в его мире в последний раз можно было увидеть шкуру мертвого животного? Кстати, а пуделей здесь когда-нибудь свежевали? Джек огляделся, улыбнулся, вдохнул последний глоток исторического, но вонючего воздуха и нажал красную кнопку на черной коробочке.
Там, в настоящем замигали красные лампочки и запищали электронные зуммеры. Сидя за столом, Дженни глянула на них. И не пошевелилась.
— Миссия завершена. Другая половина меня готова вернуться домой.
Голографический Джек улыбнулся. Но Дженни Рейнольдс молчала.
— На возвращение ограниченное время. Если ты не нажмешь кнопку, я — или он — перемещусь дальше, в следующую временную точку.
Она наконец встала и подошла к голографическому изображению мужа. Красные огоньки медленно гасли.
— Ты располагаешь его воспоминаниями?
— Некоторыми из них. Но зачем?..
— А эта крошка… мисс
— Немного.
— Что же именно? И где же вы с ней этим занимались? Неужели ты больше не можешь позволить себе снять номер в отеле? В Своем Униплексе, где-нибудь в лекционной аудитории, после того как разошлись студенты? Она красивее меня или умнее? Выше, ниже, стройнее… может быть, сложена лучше?
— У тебя осталось двадцать секунд, чтобы вернуть меня — его — назад, или я — он — отправлюсь на второе колено путешествия в прошлое.
— Второе колено. Как у всех двуногих. Отличная штука, эта самая двуногость. Оставляет твои руки свободными для… массажа и разных манипуляций. Ну и для бритья пуделей.
Красные огоньки перестали мигать, зуммеры смолкли. И голографический Джек словно потерял один из своих цветов. Лицо вдруг отвердело, какая-то часть его исчезла. За долю секунды Джекова сущность голограммы явно уменьшилась. Но могла ли она увеличиться? В настоящем времени ее как бы парализовало.
Кротко удивившись тому, что его не вернули домой, Джек вновь устремился в прошлое — куда более счастливым, чем прежде. Год 1897, выбранный им без раздумий, был годом бриллиантового юбилея королевы Виктории, пребывавшей к этому времени на троне в течение шестидесяти лет и сейчас являвшейся императрицей четверти земного шара. Улицы были украшены флагами, дети вокруг смеялись и плясали. Огромные транспаранты объявляли: ВИКТОРИЯ — НАША КОРОЛЕВА! Оглядевшись, Джек удивился искренней радости, наполнявшей улицы. Ему никогда не случалось видеть так много непринужденного счастья за все дни своей жизни. Те же самые, оставленные им позади улицы представляли собой всего лишь жесткий сценарий движения автомобилей. Палец Джека был прижат к красной кнопке на черной коробочке. Очевидно, Дженни вышла на секунду и пропустила его первый вызов.
Он нажимал и нажимал кнопку. Но ничего не происходило, в то время как вокруг него шествовали праздничные группы и процессии. Погрузившись в это настоящее, он почти забыл о том, что на самом деле не должен находиться здесь: это настоящее сделалось прошлым еще до того, как началось его собственное настоящее. Он посмотрел на деревянную скульптуру, изображавшую невысокую женщину в золотой короне — императрицу Индии. Возле изваяния стояла небольшая кружка, с удивительной примитивностью изображавшая ту же самую фигуру средствами керамики. Он подхватил кружку и опустил ее в кожаную сумку.
— Ситуация становится экстренной. Времени почти не осталось.
— Ты говоришь как-то странно. Губы твои не шевелятся. Знаешь, на кого ты похож — на одного из старинных чревовещателей. Джек иногда приносил на вечер короткие фильмы. Не думаю, чтобы это разрешалось. Но мы с ним смотрели старые шоу. Да тебе, конечно, все это известно. Думаю, ты должен помнить то же, что и Джек. Ты похож на немую куклу прежних времен, за которую говорит актер.
— Я и есть Джек. В определенной степени. Ты нажмешь кнопку?
— Забавно, что ты спрашиваешь меня об этом. Я и сама задаю себе тот же вопрос. И пока не получила ответа.
— Тогда поторопись с ответом, Дженни, иначе никакого решения принимать уже не придется.
Она встала перед голограммой своего мужа, начинавшей принимать облик жалкий, поношенный и усталый. Изображение постепенно блекло. Если сначала оно казалось радугой, то теперь эта радуга гасла.
— Ты любишь меня, Джек?
— Мы вместе так долго… То есть, я хочу сказать, что желание непостоянно. Существует нечто вроде преданности партнеру, в которой присутствует немалая доля симпатии.
— Этот ответ, судя по интонации, можно смело принять за «нет». Отвергнутая голограммой, я ухожу погулять. А ты со своим братом-близнецом можешь помечтать о соблазнительной крошке мисс Шанель Номер Пять.
— Последний красный огонек скоро погаснет. Если тебя не окажется рядом, ты не сумеешь нажать нужную кнопку.
— А почему ты сам не можешь этого сделать?
— Потому что не имею для этого средств. Я только отражение его.
— Его?
— Ну, меня.
— Похоже, я сама была его отражением какое-то время. Отражением его Нарциссова комплекса. Тем не менее я ухожу.
Джек снова оказался в пути. Финальный пункт — 1851 год. Почему именно этот год? Благодаря Всемирной выставке. Он натолкнулся на упоминание о ней в каком-то исследовании, разрабатывавшем тему предыстории кинематографических чудес, но не мог вспомнить почти ничего. А теперь он находился внутри спроектированного Джозефом Пакстоном Хрустального дворца. В центре Лондона. В Гайд-парке. Алхимики наконец обрели свой философский камень, и имя ему — предмет потребления. Вся человеческая история представляла собой опрокинутую пирамиду мастерства и изобретательности, и в этом «сейчас» она производила множество сверкающих, удивительнейших предметов и механических устройств. Будущее, придуманное настоящим. Реальность внутри этого дворца, созданного из стекла и стали, была более убедительна, чем действительность за его стенами: она светилась куда более ярко. Сто тысяч экспонатов. Шесть миллионов посетителей, собравшихся из всех уголков мира, где только могли творить мастеровитые руки или крутиться могучие машины. Блоки, веревки и шестеренки истории дружно пели гармоничным хором. Фотографические аппараты и микроскопы согласно подтверждали: реальность постигается с помощью линз. Но там же находилась и построенная Паджином капелла, подобная пещере шута, в которой прошлое тупо вещало о крестах и ангелах.
Джек посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и уловил исходящий от нее неизвестный аромат. Запах викторианских духов, весть из музея исторических ароматов. И увязался за ней — как исторический феноменолог. Интерес к запахам последовал за ним в историю.
Женщина задержалась перед витриной с часами и хронометрами, поглощенная интересом к маленьким золотым карманным часикам, показывавшим время в Лондоне, Нью-Йорке и Калькутте. Он обошел ее с одного бока и с другого, заглядывая в лицо, и тут маленький мальчик, державший отца за руку проговорил:
— Смотри, папочка, радуга ходит.
— Это эффект освещения, Сэм. Отражение от одной из стеклянных или серебряных поверхностей.
Как заговорить с ней? Невозможно, конечно, но даже обратись он к ней, она не поняла бы его. Лишь когда незнакомка собралась уходить, он метнулся назад к витрине с часами, поднял предмет ее
