– Вот тебе крест! Надо кметам сказать! Пусть схватят!

– Темнеет, где его сыщешь? Утром скажем. Какой от Жидяты вред? Верно, как сбежал, так по лесам и мается! – рассудила мать. – Далеко не уйдет!

…Адальберт не спал. Дождавшись, пока глефу сморит сон, он отошел в сторонку и воткнул в землю меч. Встал на колени.

– Пресвятая Дева Мария!..

Он молился долго и истово. Вызывал из памяти образ Божьей Матери – тот, что запечатлен на фреске церкви ордена: Мария сидит на облаке и с улыбкой смотрит на молящихся. Удалось. Он увидел ее прекрасное лицо и немедленно впал в экстаз. Все существо Адальберта затопило неизъяснимое блаженство. Рыцарь пал ниц и долго лежал так, счастливо улыбаясь. Божья Мать не оставила его своими милостями. Она по-прежнему благосклонна к своему слуге, ничтожному, но преданному. Завтра он совершит подвиг в честь небесной покровительницы. Он уничтожит богомерзкую птицу! Проткнет ее копьем, а затем отрубит мечом голову. Если он при этом падет – пусть! Ангелы небесные примут его душу и отнесут в рай. Он не испытает мук чистилища. Любой брат-монах, павший за веру, удостаивается такой милости. Адальберту ландмейстер дал необычное поручение: еще никто из смертных не убивал дьявольских птиц, он будет первым. Великая честь! Его подвиг не забудут, возможно, его прославят, как святого. Весь род будет им гордиться! Братья и сестры назовут его именем детей, будут молиться, прося его заступничества перед Девой Марией. Как он счастлив, что выбор пал на него!

Адальберт так и не сомкнул глаз. Едва небо над лесом стало бледнеть, он поднял глефу. Полубратья и кнехты собрались быстро. Короткая молитва – и отряд тронулся в путь. Скоро они встали на опушке. Адальберт оглядел строй. Все в кольчугах, шлемах, мечи пока в ножнах, арбалеты за спинами. Оруженосец подал рыцарю тяжелое, боевое копье.

– И мой плащ! – велел Адальберт.

– Послушайте меня, господин! – сказал Жидята. – Белый плащ с черным крестом хорошо заметен издали. Не стоит выдавать себя загодя.

– Пусть считают нас за разбойников? – хмыкнул Адальберт. – Сразу видно наемника. Сегодня великий день, я иду в бой в облачении.

«Ну и сдохни, дурак!» – подумал Жидята, отъезжая.

Светало. Над Сборском небо из серого стало голубым, побледнели и исчезли звезды. «Пора!» – решил Адальберт и подозвал сотника.

– Где гнездо птицы?

– Вон! – указал Жидята. – Плетень и двое сторожей. Нас пока не видят. А вон там казарма наемников.

– Оставайся здесь! – приказал рыцарь. – Помни, что велено! – Он повернулся к глефе. – Арбалетчики – вперед! Как подскачем, спешиться и убить стражников, после чего держать под прицелом выезд из Сборска и казарму наемников. Сержанты топорами рубят плетень. Птицей займусь сам. Да хранит нас Дева Мария!

– Слава ей! – отозвались воины.

Глефа плавно потекла от опушки к городу. Сначала рысью, затем перешла в намет. Отряд преодолел половину пути, когда пронзительный звук разорвал тишину – стражник у гнезда трубил в рожок. Заметили!

– Вперед! – крикнул Адальберт звонким голосом.

Глефа и без того мчалась стремительно. В десятке шагов от гнезда арбалетчики остановили коней, соскочили наземь. Нагнулись и крючками, закрепленными на поясах, зацепили тетивы. Взвели оружие. Наемники у плетня пригнулись, держа алебарды на изготовку. Щитов у них не было, что мгновенно решило их участь. Щелкнули тетивы; уроженцы земли Швиц сначала ударились в плетень, затем рухнули на землю. Сержанты с топорами спешились и побежали к плетню. Несколько ударов и…

Случилось непонятное. Бежавший первым сержант внезапно выронил топор и рухнул лицом в землю. Следом второй, третий… Адальберт недоуменно глянул поверх плетня. Там маячило лицо, женское. Внезапно над плетнем что-то сверкнуло, хлопнуло – четвертый сержант схватился за грудь, закружился и осел. «Чародейка! – догадался Адальберт. – Бесовские чары…»

– Стреляйте в нее! – закричал рыцарь, протягивая руку. – Вон она!

Арбалетчики, успевшие занять позиции по сторонам, повернулись и почти разом спустили тетивы. Десяток арбалетных болтов пропели над плетнем – лицо чародейки исчезло.

– Вперед! – прокричал Адальберт, воодушевившись.

Не успели уцелевшие сержанты поднять топоры, как из-за плетня явилась маленькая фигурка. Женщина вытянула руки вперед, сверкнуло, хлопнуло – еще один сержант выронил топор. Остальные отшатнулись и побежали.

– Стой! – закричал Адальберт.

Он оглянулся. Арбалетчики, раскрыв рты, смотрели на происходящее.

– Натянуть тетивы! Стреляйте в нее!

Арбалетчики медлили. Адальберт прижал локтем древко копья и пришпорил коня. Остро отточенный наконечник метил прямо в бледное лицо чародейки. «Помоги мне, Пресвятая Дева! – взмолился рыцарь. – Отведи чары бесовские, дай волю твою во славу твою исполнить…» До плетня оставалось всего ничего, как в грудь рыцаря будто палицей хватили. Он выронил копье, но, собравшись с силами, потянулся к мечу. Новый удар выбил его из седла. «Во славу твою…» – хотел сказать Адальберт, но не успел. Он соскользнул с коня, врезался головой в землю, сломав при этом шею. Этой боли он уже не ощутил…

Сон не шел. Аня ворочалась на набитом сеном матрасе, вновь и вновь перебирая в памяти события дня. Его лицо, слова, жесты – все это раз за разом проходило перед глазами. Ее губы ощущали прикосновение его губ, ее плечи – силу его рук… Воспоминания были невыразимо приятны, ей не хотелось расставаться с ними ради сна. «Неужели? – думала она и тут же одергивала себя: – Не может быть! Кто я в сравнении с Клавой или княжной? Маленькая уродка! Может, и не уродка, конечно, но и не красавица. Кстати, на местном языке «урода» означает «красивая»…» Аню развеселила эта мысль, она хихикнула и вернулась к воспоминаниям.

Наконец разум ее истомился, Аня забылась и проснулась среди ночи. В девичьей было тихо. Неёла осталась в Плескове, Аня одна в комнате. Темноту рассеивал теплый огонек лампады. Некоторое время Аня смотрела на суровый лик Спаса на темной иконе, затем встала и подошла ближе. Вгляделась. Большие черные глаза Христа смотрели на нее строго, будто вопрошая: «Чего жаждет душа твоя?» Аня неумело перекрестилась и внезапно рухнула на колени.

– Господи! – выдохнула горячим шепотом. – Ты ведаешь все! Прости мне, что не верила в тебя и хулила имя твое. Меня так учили. Я не верила, а ты есть. Я попросила тебя вчера: «Помоги мне найти его и спасти!» – и ты мне помог. Я просила: «Пусть он останется жив и невредим!» – так и случилось. Прости меня, Господи, глупую! Помоги мне, Господи, еще раз! Пусть он… Ты сам знаешь, чего я хочу, Господи!

Аня встала и посмотрела на икону. Христос смотрел строго, будто говоря: «Ишь чего захотела! Не по Сеньке шапка!»

– Я его люблю! – возразила Аня. – Ни Клава, ни княжна, никто другой его так не полюбит. Никогда! Они красивые, избалованные, всегда найдут другого. Я не хочу даже искать! Думать об этом не желаю! Он для меня все! Дороже всех на свете! Дай мне его, Господи! Если не можешь навсегда, то хоть на короткое время! Год, полгода, даже неделю! Лишь бы с ним! Лишь бы он полюбил меня!

Христос на иконе смотрел задумчиво, словно взвешивая ее слова.

– Я на все готова! – заверила Аня. – Пусть меня ранят, пусть даже убьют, только хоть немножечко с ним! Совсем чуточку! Я его так люблю!.. – она всхлипнула. – Честное слово! Пожалуйста, Боженька!..

Глаза Спаса на иконе стали ласковые. Аня перекрестилась и вернулась в постель. Полежала немного и поняла: не уснет. Она встала и оделась, но не в платье. Натянув рубаху и порты, Аня подпоясалась ремнем с неизменной кобурой и вышла из комнаты. Она не знала, зачем туда идет, но чувствовала: надо! Сторож у ворот княжьего двора не спал и отворил ей калитку. Аня шла пустынной улицей сонного города, легко угадывая дорогу. Молодая луна в ясном небе высвечивала рытвины и колдобины, помогая ей сберечь ноги. Возле городских ворот горели факелы и стояли сонные стражники. Заметив ночную гостью, они встрепенулись, но, узнав, успокоились. Аня объяснила, что ей нужно. Стражи, не задавая вопросов, сняли