Богданов отобрал у Лисиковой повод, повел ее коня. Штурман сидела, судорожно вцепившись в луку седла. «Привязных ремней нет!» – развеселился Богданов. Однако подшучивать не стал. Ныла голова, и свербело давно не мытое тело. «Баньку бы!» – подумал лейтенант и оживился. Это была мысль!

Эта мысль пришла в голову не только ему. Когда летчики явились, в княжьем дворе их ждали. Без лишних слов отвели к приземистому срубу. Сквозь узкое окошко под соломенной крышей сочился дым – баню топили по-черному. Летчики зашли в просторный предбанник, лейтенант расстегнул ремень.

– Сначала вы, – сказала Лисикова, смущаясь, – я потом.

Богданов кивнул и потащил через голову кольчугу – забыв, он проходил в ней весь день. То-то плечи ломило! Лисикова выскочила во двор, Богданов не спеша разделся и шагнул в жаркий полумрак. Внутри пахло дымком и горячим деревом. Печка прогорела, остатки дыма волнами струились в окошко. Закопченный потолок и стены у печи блестели, как антрацит. Лейтенант присмотрелся. Печка-каменка, полок, широкая лавка в противоположной от печки стороне, рядом бочка, на лавке – деревянная шайка и какая-то кадушка. Богданов заглянул в бочку. Вода в ней была мутной и пахла золой. Щелок. В детстве Андрею приходилось мыться щелоком из вареной печной золы – с мылом в деревне было плохо. «Где веник? – сердито подумал Богданов. – Мне что, кольчугой париться!»

Словно в ответ на его вопрос, в предбаннике затопали. Дверь распахнулась и на пороге возникла баба. Высокая, могучая, с веником в руках и полностью голая. С распаренного веника капала вода.

– Княжна велела попарить! – сказала баба, входя. – Ложись!

На лице Богданова отразились чувства, баба поняла по-своему. Обиделась.

– Лучше меня в Сборске никто не парит! Кого хошь спроси! Неёлу всякий знает!..

Богданов улегся на выстеленный соломой полок. Неёла плеснула из шайки на горячие камни, пар ударил в черный потолок, сладко запахло свежим хлебом. В воду добавили пива. Неёла подержала мокрый веник над камнями, разогревая листья, и принялась за гостя. Богданов понял, что баба не врала. Неёла то легонько похлопывала веником, разогревая тело, то стегала наотмашь, то растирала горячими ветками пунцового гостя. Богданов млел, довольно покряхтывая. Неёла все поддавала и поддавала пару. Богданову стало невмоготу, он сполз на пол.

– Охолони! – сжалилась Неёла. – Что девка твоя? Почему не идет?

– Соромится! – пояснил Богданов.

– Это чего ж? – удивилась Неёла. – Калека? Что у нее?

– Не знаю! – пожал плечами лейтенант. – Не видел.

Неёла вышла из парной, скоро из-за дверей донеслись ее трубный голос и робкое лепетание штурмана. Дверь распахнулась, в парную, получив ускорение от мощной длани, влетела голая Лисикова. Увидав лейтенанта, она взвизгнула и попыталась прикрыться ладонями. Явилась Неёла и толкнула штурмана в спину. Лисикова пронеслась к полку и шлепнулась на живот. Богданов, посмеиваясь, смотрел, как огромная Неёла хлещет веником белое нежное тело. Штурман держалась молодцом – не скулила и не просилась наружу. Наконец Неёла то ли устала, то ли смилостивилась. Отложив веник, взяла железные щипцы и бросила раскаленные камни в бочку со щелоком. Вода заскворчала и забурлила, но скоро успокоилась. Неёла попробовала ладонью, довольно кивнула и за руку вздернула Богданова с пола. Уложив на лавку, стала намазывать белой глиной, растирать мочалом. Закончив со спиной, перевернула лицом вверх. Две могучие груди колыхались перед глазами Богданова, он не удержался, потрогал. И получил шлепок по руке.

– Не балуй! Пришел в баню, так мойся!

Богданов засмеялся.

– Сам докончишь! – сказала Неёла, бросая мочало. – Охальник!

Богданов растер на теле глину, ополоснулся и пошел к выходу. Неёла растирала веником Лисикову. Богданов не удержался и шлепнул парильщицу по оттопыренному заду. Получив ответный удар веником, хохоча, вылетел в предбанник. На деревянных крюках висели льняные рушники, Богданов насухо вытерся. Пока парился, грязную одежду унесли, взамен явилась новая. Он с удовольствием надел чистую рубаху и порты, навертел сухие онучи. На лавке лежал костяной гребень, Богданов пригладил влажные волосы и присел в углу. Откинулся на стенку и сам не заметил, как уснул. Он вновь был в пещере над ручьем, знакомый старик в черном сидел над своим свитком. Наконец он поднял голову и погрозил Богданову крючковатым пальцем:

– Торопишься!

«Почему?» – хотел спросить Богданов, но слова не шли из горла. Он умоляюще смотрел на отшельника, но тот опустил взор к свитку… Расстроенный, спящий Богданов не видел, как из парной осторожно выглянула Лисикова. Заметив спящего лейтенанта, она смело шагнула в предбанник, следом появилась Неёла. Женщины вытерлись и оделись. Неёла ушла, штурман занялась волосами. Она чесала их гребнем, вслепую получалось плохо. Попадая гребнем на спутанные пряди, Лисикова шипела от боли. Это шипение разбудило Богданова. С минуту он смотрел, затем встал и отобрал гребень. Не обращая внимания на удивленные взгляды штурмана, расчесал ей волосы, заплел в косу. Затем вытащил изо рта девушки шпильки, закрепил косу вокруг головы. Взял с лавки кольчугу и дал посмотреть в зерцало.

– Не думала, что вы умеете! – сказала Лисикова, краснея.

– У меня две сестренки младшие, – сказал Богданов. – Я им с детства косички заплетал.

«Клаве тоже заплетали?» – чуть было не спросила штурман, но вовремя прикусила язык.

– Интересно! – сказал Богданов. – Нас будут кормить? Есть хочется, аж переночевать негде!

За кормежкой дело не стало. Стол накрыли в княжьей гриднице, и Богданов присвистнул, окинув взглядом многочисленные блюда со снедью. Полковой начпрод удавился бы с зависти. Жареные куры и гуси, целиком запеченный молочный поросенок, окорок, маринованная в кадушке свинина, исходящая ароматным парком мясная уха… Обедающих было немного: княжна с Данилой, Богданов со штурманом и Конрад сам по себе. Ели и пили молча, без здравиц. Богданову поднесли меду, попробовал – не понравилось. Сладкий. Подали пиво. Оно было мутным и густым, но приятным на вкус. Конрад, как заметил летчик, тоже выбрал пиво, женщины и Данило предпочли мед. Богданов осушил кружку, в которую на глаз влезало не менее литра, и принялся за уху. Покончив, потянулся к поросенку. Ели руками. Каждый отхватывал ножом кус и тащил к себе. У Лисиковой ножа не оказалось, ей принесли. Изогнутый, с серебряной рукоятью, в красивых ножнах.

– Подарок! – сказала княжна. Лисикова зарделась от удовольствия.

Ели долго и много. Богданов набил утробу под горлышко, но глазами еще бы съел – так было вкусно! Летчиков Красной армии кормят хорошо, но печеных поросят, конечно же, не дают. Страна голодает, техники с оружейниками сидят на пшенке… Богданов глотнул пивка и спрятал нож. Блюда унесли, обед плавно перетек в военный совет. Данило доложил ситуацию. Сборск захвачен с минимальными потерями: погибло пятеро дружинников, вдвое больше ранено. Среди смердов убитых больше – воевали без доспехов. Похороны павших, как требует обычай, на третий день. Раненые собраны, перевязаны, всех разобрали по домам. Кметы Казимира перебиты или изловлены. Последних горожане повесили без суда на городских стенах – как и было предсказано. Помешать расправе не было возможности. Ворвавшись в город, горожане нашли дома пограбленными. Злость за старые грехи кметов наложилась на злость свежую. Казимира и Жидяту не сыскали. Ушли тайным ходом или воспользовались моментом, когда ворота не охраняли, – неизвестно.

Сбежавший князь и сотник тревожили Евпраксию, они с Данилой опасались ночного нападения. Маловероятно, что у Казимира поблизости войско, но кто знает? Рота Конрада займет оборону в посаде – упредит вылазку неприятеля. Кметы Данилы станут на стены. Ворота в город уже чинят, но лучше сделать новые – сильно повреждены взрывом. Богданову показалось странным решение отправить швейцарцев в посад, но он сообразил: Евпраксия с Данилой не доверяют наемникам. Разумно: вчерашних врагов спокойней держать за стенами. Конрад вопросительно глянул на Богданова. Лейтенант успокаивающе кивнул, но капитан нахмурился.

Отпустив гостей, княжна задержала Богданова.

– Хорошо попарили? – спросила сухо.

– Замечательно! – улыбнулся Богданов.

– Чего-нибудь еще?