– Как меня убьешь? – спросил Конрад. – Поразишь громом с неба?

– Можно и громом, – согласился Богданов. – Но этим проще, – он снял с плеча «ДТ».

Конрад усмехнулся.

– Желаешь проверить? – спросил Богданов.

– Желаю! – ответил Конрад, повернулся к ежу и что-то коротко крикнул. Щиты раздвинулись, на площадь вышли двое. Без оружия. Воины пошатывались, лица их были серыми.

– Убей их! – сказал Конрад. – Для начала.

– Не жалко? – спросил Богданов.

– В Герберта попали из лука, – устало сказал Конрад. – Мы достали стрелу, но кровь пошла внутрь. Он не жилец. Ульриху саблей проткнули кишки. Ты знаешь, как умирают от раны в живот?

– Знаю! – сказал лейтенант.

– Тогда не спрашивай. Делай!

– Пусть станут к стене! – велел лейтенант.

Наемники, цепляясь друг за друга, отошли к дому. Перекрестились и замерли спиной к площади. Богданов поднял «ДТ».

– Товарищ лейтенант! – заныла Лисикова. – Это ж раненые!

Богданов нажал на спуск. «ДТ» коротко тявкнул. Латники с лязгом пали на землю. Конрад подошел, наклонился над убитыми и выпрямился. Лицо его будто высохло.

– Если хочешь выкуп, то зря, – сказал тускло. – Орден не выкупает наемников.

– Почему?

– Новых нанять дешевле.

– Не слишком вас ценят. Зачем служишь?

– Нам платят.

– Мужчине не обязательно воевать, – сказал Богданов. – Есть другие занятия.

– Только не в земле Швиц. Если вернемся домой, стоять будем на одной ноге. Вторую примостить некуда. Ты, как вижу, не хочешь нас убивать. Расступитесь, и мы уйдем!

– Я не настолько глуп, чтоб дарить ордену солдат, – хмыкнул Богданов.

– Что предлагаешь?

– Сдаться!

– Посадишь нас под замок?

– Княжна решит. Это ее город.

– Слушай! – сказал Конрад. – Я старый солдат, у меня глаз верный. Не знаю, кто ты на самом деле, но ты воевал. Поймешь. Я знаю, что такое плен. Подстилка из гнилой соломы, черствая корка хлеба, болезни, смерть… Тягостное ожидание: обменяют тебя на своих или просто убьют. Княжна зла на Казимира, но мы не убивали ее отца. Мы не брали город приступом. Мы никому не причинили зла. Нас послали, мы пришли. Мы всего лишь солдаты. Умеем нести стражу, оборонять крепости, биться в поле… Тебе нужны добрые воины?

– Предлагаешь услуги? – сощурился Богданов.

– Ты правильно понял.

– А как же орден?

– Если наемников не выкупают, они меняют хозяина. Это справедливо.

– Верные солдаты! – засмеялся Богданов

– Разве мы побежали? – обиделся Конрад. – Или сдали вам город? Мы сражались до конца. Не наша вина, что ты сильнее. Никто не смеет упрекнуть меня в трусости, даже орден! Воины Швица верны присяге – спроси кого хочешь! Для ордена мы все равно что мертвы. Ты не захотел нас убивать, но ведь мог?

«Что с ними делать? – подумал Богданов. – Отпустить нельзя, в плену держать опасно. Сотня здоровенных мужиков, рано или поздно сбегут, да еще сторожей задавят…»

– Вы служите за плату? – спросил лейтенант.

– Как все…

Богданов задумался. В полку ночных бомбардировщиков пилотам платили, как и техперсоналу. В бомбардировочных полках доплачивают за каждый боевой вылет, истребителям – за сбитые самолеты. Разумеется, воюют не за деньги, тем не менее их получают. Наемник прав. Только денег у Богданова нет. Сомнительно, что у Проши найдутся. Город разграблен, окрестные земли – тоже. Финчасть полка далеко, к тому же располагает бумажными купюрами. В этом мире ценят золото, на худой конец – серебро. «Чем платить? – размышлял лейтенант. – Не трудоднями же?» Внезапно его осенило.

– Почем орден выкупает пленных? – спросил Богданов.

– Смотря кого! – сказал Конрад. – До ста марок за рыцаря, десять – за полубрата, кнехтов не выкупают вовсе.

– Сколько платят наемникам?

– Марка серебра на копье в месяц.

– Если я предложу выкуп отслужить? Это справедливо?

Теперь задумался Конрад.

– Спрошу у парней!

Капитан шагнул за щиты, и те сомкнулись.

– Товарищ лейтенант! – спросила Лисикова. – О чем вы говорили? Вроде по-немецки, но непонятно. Немецкий я знаю. Что за язык?

– Швейцарский! – сказал Богданов. Он только теперь понял, что вел переговоры не по-русски.

– Нет такого языка! – сказала Лисикова. – В Швейцарии говорят на немецком, французском, итальянском и ретро-романском.

– На ретро-романском! – сказал лейтенант.

– Где учили? – заинтересовалась Лисикова.

– Летал в Швейцарию! Пивка попить, на ретро-романском перемолвиться! У нас это запросто!

Лисикова надулась. «А ты не суйся!» – позлорадствовал Богданов. Лезет не спросясь! Кто просил следом тащиться? А если б наемники стали стрелять? Они же профессионалы! Или метнут свою железку – «русиш капут»! Кольчуга для этого топора на оглобле что деревянные ворота для «эрэса». Убьют обоих – кто самолет поведет? Кто правду дома расскажет? Гайворонский, наверное, уже руки потирает: перелетел лейтенант к немцам! А она нотациями: «Пленных нельзя убивать!» Как будто не знаем! Иногда надо…

Конрад появился скоро.

– Два месяца! – сказал твердо. – Не больше. Потом – за плату!

– Идет! – сказал Богданов.

– Кормление само собой! – напомнил Конрад. – Оружие и коней не отбирать!

Богданов кивнул. Конрад повернулся и скомандовал. Лязгнул металл, и щиты исчезли. Вместо ежа вырос строй латников. На площадь вышел и стал лицом к наемникам странный воин в латах. Из-под них спадала до сапог коричневая ряса. Макушка на голове воина была выбрита, в руках он держал крест и книгу. «Так это монах!» – сообразил Богданов. Монах поднял крест, наемники с грохотом опустились на колени. Конрад занял место впереди.

– Присягаем на верность кондотьеру Богдану, – сказал он, подняв правую руку, – и клянемся выполнять любые его приказы.

– Клянемся! – железно сказали воины.

– Присяга наша действует два месяца и закончится к Рождеству Богородицы, если кондотьер не продлит договор на иных условиях. А до сего дня клянемся не щадить жизней своих, сражаясь за кондотьера и близких его.

– Клянемся! – грохнули воины.

Конрад встал, перекрестился и поцеловал протянутый монахом крест. Монах с крестом подошел и к Богданову. Летчик сообразил в последний момент. Неуклюже обмахнувшись правой рукой, коснулся губами темного дерева. «Видел бы меня Гайворонский!» – мелькнула мысль. Монах повернулся к строю. Наемники вскочили и гулко ударили в щиты.

– Слава кондотьеру! – рявкнула сотня глоток.

Богданов повернулся к своим.