не могла бы воспрепятствовать ей ни в том, ни в другом… даже если бы пожелала.

Тут забывчивая Феба вдруг сообразила, как неделикатно она поступает, расспрашивая Кларенса о Сюзи, и густо покраснела. Но ведь, несмотря на свой грустный вид, он вовсе не был похож на отвергнутого жениха.

— Ну, конечно, если она тут со своими родственниками, тогда другое дело, — сказала девушка смущенно. — Это ведь ей защита.

— Разумеется, — ответил Кларенс.

— И к тому же, — продолжала Феба неуверенно, — играет-то она… с хорошим своим знакомым… с мистером Хукером!

— И это тоже вполне прилично, если принять во внимание их отношения, — спокойно заметил Кларенс.

— Я… я не понимаю! — растерянно пробормотала Феба.

Саркастическая улыбка исчезла с губ Кларенса, когда он поглядел в глаза девушки.

— Я только что узнал, что они поженились, — мягко сказал он.

Долгий сезон цветов был особенно великолепен на широких равнинах и склонах ранчо Роблес. По счастливой ли прихоти почвы, зимних вод или ветра, разносящего пыльцу, но у каждой из трех террас были свои особые цветы, свои особые оттенки. Длинная ограда кораля, осевшая стена сада, часовня и даже бурые стены самой касы утопали в длинных кистях пышных люпинов, так что издали казалось, будто они медленно погружаются в волны темно-синего моря. На второй террасе разливалась река серебристо- золотых ромашек, в которых ленивые коровы тонули по колено. На третьей террасе, соперничая с солнцем, горели желтые одуванчики. Пологий склон, уводивший к темной зелени леса в лощине, превратился в широкий каскад алых маков. Повсюду, где зимой стояла вода, теперь пылали яркие краски. Казалось, дожди прекратились лишь для того, чтобы с неба хлынул ливень цветов.

Никогда еще эта красота — красота, которая словно питалась по-юношески жестоким забвением и уничтожением прошлого, не поражала Кларенса так сильно, как в ту минуту, когда он пришел к заключению, что должен навсегда покинуть эти места. Ибо все, что поведал Хопкинс о постигших его бедах, было, к сожалению, чистой правдой. Когда выяснилось, что, стараясь спасти дом Пейтона и купив для этого «сестринский титул», он сам оказался жертвой хитрого мошенничества, Кларенс спокойно примирился с потерей значительной части своего состояния и даже находил удовлетворение в мысли, что ему, во всяком случае, удалось закрепить за миссис Пейтон ее собственность. Но когда он обнаружил, что в результате у его арендаторов нет теперь иного права на их участки, кроме спорного права владения, он без колебаний возместил им из остатков своего капитала все затраты на улучшение земли. И только Гилрой добродушно отказался от возмещения. Остальные же, спокойно приняв его деньги, тем не менее остались при убеждении, что Кларенс был соучастником мошенничества и что, возмещая им убытки, он создает опасный и вредный для интересов штата прецедент, который может уменьшить приток переселенцев. Кое-кто подозревал, что он лишился рассудка. И только один человек, поверивший в его искренность, хоть и взял его деньги, но посмотрел на него с состраданием.

— Вы недовольны? — спросил его с улыбкой Кларенс.

— Да нет… вот только…

— Что же?

— Да ничего. Только я подумал, что человеку вроде вас должно быть очень тоскливо в Калифорнии.

Да, его мучила тоска, но не из-за потери состояния и возможных ее последствий. Пожалуй, он никогда полностью не сознавал, что богат; богатство было случайностью, а не законом его жизни и обмануло его, когда он единственный раз решил испытать могущество денег, так что, боюсь, он сожалел об их потере лишь платонически. Он еще не мог постигнуть, что, милосердно разорвав и разрушив узы и привычки определенного образа жизни, катастрофа обернулась для него скрытой удачей; он еще по-прежнему тосковал в безнадежной пустоте, оставшейся после гибели былых идеалов и крушения идолов. Он не сомневался теперь, что никогда не любил Сюзи, но все же утрата иллюзии любви была ему тяжела.

В то роковое утро, когда был обнаружен труп Педро, он коротко и решительно объяснился с миссис Макклоски. Он потребовал, чтобы она немедленно отправилась с ним и Сюзи к миссис Пейтон в Сан- Франциско. Обе они были слишком напуганы случившимся и теми странными взглядами, которые бросали на них возмущенные слуги, и не посмели ему возражать. Он оставил их у миссис Пейтон после короткой предварительной беседы с ней, во время которой лишь коротко описал трагедию, не касаясь своих подозрений о том, насколько в ней повинна миссис Макклоски, и посоветовал только поскорее решить вопрос об опекунстве. Его удивило, что миссис Пейтон взволновалась меньше, чем он опасался, хотя он и смягчал, как мог, предательство Сюзи по отношению к ней; ему даже показалось, что миссис Пейтон давно об этом догадывалась. Но когда он собрался уходить, чтобы она могла встретиться с ними наедине, миссис Пейтон неожиданно его задержала.

— Как вы посоветуете мне поступить?

Это был их первый разговор с тех пор, как Кларенс понял свои истинные чувства. Он поглядел в умоляющие, несчастные глаза женщины, которую, как ему было известно теперь, он любил, и пробормотал:

— Судить об этом можете вы одна. Только помните, что заставить любить так же невозможно, как помешать.

Сообразив, как можно истолковать его слова, он почувствовал, что краснеет, и ему показалось, что миссис Пейтон недовольна.

— Так, значит, вам все равно? — спросила она с некоторым раздражением.

— Да.

Миссис Пейтон слегка пожала своими прекрасными плечами, но сказала только:

— Я была бы рада угодить вам в этом, — и холодно отвернулась.

Он ушел, ничего не узнав об исходе свидания; однако несколько дней спустя миссис Пейтон написала ему, что разрешила Сюзи вернуться к тетке и отказалась от опекунства.

«Это было предрешено заранее, — писала она. — И хотя я не считаю, что подобная перемена окажется в дальнейшем полезной для нее, во всяком случае, это то, чего она хочет сейчас, — а кто может утверждать, что перемена окончательна? Я не позволила юридическим соображениям повлиять на мое решение, хотя ее друзьям, вероятно, известно, что своим поступком она лишает себя каких-либо прав на ранчо; тем не менее, если она выйдет замуж за порядочного человека, я постараюсь сделать все, что, как мне кажется, отвечало бы воле мистера Пейтона».

Коротенькая приписка гласила:

«Мне кажется, эта перемена позволит вам с большей свободой следовать своим желаниям и продолжить дружбу с Сюзи на наиболее приятной для вас основе. Я заключила из слов миссис Макклоски, что вы, сообщив мне обо всем этом, по ее мнению, только исполнили то, что считали своим долгом, и между вами тремя сохраняются прежние добрые отношения».

Кларенс уронил письмо, пылая негодованием, которое язвило его глаза, пока жгучие слезы не затуманили строк. Что могла наговорить Сюзи? В каком преувеличенном виде представила его чувство к ней? Он припомнил, с какой легкостью миссис Макклоски сочла его пылким поклонником Сюзи. Что наговорили они миссис Пейтон? Что она думает теперь о его обмане? Его положение было трудным, даже когда он еще не сознавал, что любит ее. Теперь же оно стало невыносимым! А она, советуя ему восстановить прежние отношения с Сюзи, имела в виду именно это; и думала именно о нем, когда, плохо скрывая презрение под маской щедрости, указывала, на каких условиях Сюзи может теперь получить приданое. Что же ему делать? Он напишет ей и с возмущением отвергнет выдумку, будто питает к Сюзи тайную страсть. Но может ли он со всей честностью и искренностью сказать, что имеет на это право? Тогда уж лучше признаться во всем. Да — во всем!