Теперь эти кости лишены своей жизни, они принадлежат ему, так же бесспорно, как ящики и сундуки у его ног и под креслом, как само это кресло – массивное высокое деревянное сидение, на которое он уселся семь поколений назад – чтобы сидеть вечно. Кресло под землей прогнило вместе со своим владельцем, они слились друг с другом. Но фигура по-прежнему сидит неподвижно, пустые глазницы смотрят в землю и за нее.

Он, фигура в кресле, помнит, как его поместили сюда. Выкопали большую яму, туда вкатили корабль, как он и приказал, разместили на полуюте, у рулевого весла, его трон. Он сел на него, положил точильный камень, с вырезанными на нем свирепыми лицами, на ручку кресла, под другую руку положил свой длинный меч. Кивком приказал своим людям продолжать. Вначале они привели его боевого жеребца, поставили мордой к нему и убили на месте. Потом четверых лучших собак, каждой пронзили сердце. Он внимательно следил, чтобы убедиться, что все они умерли. Ему не хотелось делить свою вечную гробницу с заключенными в ней едоками мяса. Потом соколы, каждого быстро задушили. Потом женщины, пара красавиц, они плакали и бились, несмотря на то, что их опоили маком. Их быстро задушили.

Принесли его сундуки, каждый несли двое крепких мужчин, кряхтя от тяжести. Он опять внимательно следил, чтобы не было никаких задержек, нежелания. Они отобрали бы его богатство, если бы посмели. Но не посмеют. Через год курган будет по ночам светиться от разложения; придет человек с факелом, подожжет выходящие из земли газы. Разойдутся рассказы. Все будут бояться могилы Кара Старого. Если это могила для Кара.

Установив сундуки, люди начали делать настил над кораблем с его грузом трупов. Другие начали вокруг и за ним наваливать груды камней, пока они не достигли верха его кресла и шелкового навеса над ним. Поверх положили прочные балки, а еще выше – слой свинца. Вокруг его ног и груди положили просмоленные ткани. Со временем дерево сгниет, земля опустится на корпус корабля, мертвые женщины и животные смешаются. А он будет по-прежнему сидеть здесь, смотреть на них, земля его не коснется. Они погребены. Он не будет погребен.

Когда все было сделано, перед ним остановился человек – Кол Ниггард, как его прозвали, сын Кара Старого.

– Все сделано, отец, – сказал он, и лицо его отразило смесь страха и ненависти.

Кар кивнул, глаза его не мигали. Он не стал желать сыну удачи, не стал прощаться с ним. Если бы в нем была черная кровь его предков, он присоединился бы к отцу в его могиле, предпочел бы вечно сидеть с сокровищами, чем передавать свои земли новым королям, наступающим с юга, жить в бесчестии, в подчинении.

Верные воины, шестеро, убили рабов, копавших яму, и разложили их тела вокруг. Потом они и его сын выбрались наверх. Несколько мгновений спустя комья земли начали падать на настил, накрывая и его, и просмоленную ткань, и слой свинца. Он видел, как земля медленно поднимается – до уровня колен, до груди. Сидел неподвижно, даже когда струйки земли начали пробиваться в сам каменный склеп, покрыли его руку, лежащую на точильном камне.

Свет еще пробивается. Еще потоки земли. Свет исчез, тьма углубилась. Кар усаживается поудобнее, удовлетворенно и облегченно вздохнув. Теперь все сделано, как нужно. И так и будет вечно. Будет принадлежать ему.

Умрет ли он здесь? Что может его убить? Неважно. Умрет ли он или останется жить – все равно. Он хогбой, живущий в кургане.

Шеф проснулся с криком. Под грубым одеялом тело его покрылось потом. Он неохотно откинул одеяло, опустил ноги на влажную утоптанную землю. Его охватил морозный воздух. Шеф надел конопляную рубашку, ощупью поискал тяжелую шерстяную куртку и брюки.

Торвин говорит, что эти видения мне посылают боги – дают указания. Но что мне сказано в этом видении? На этот раз никаких машин.

Откинули клапан палатки, и вошел Падда, фримен, бывший раб. Снаружи утро январского дня, густой туман поднимается над пропитанной влагой почвой. Сегодня армия долго проваляется под одеялами.

Имена людей в его сне: Кар и Кол. Не похоже на английские. И не норвежские. Но норвежцы всегда сокращают длинные имена. Гутмунд для своих друзей Гумми, Тормот становится Томми. Англичане тоже так поступают. Имена в загадке короля Эдмунда: «Вуффа, потомок Веххи».

– Как твое полное имя, Падда? – спросил Шеф.

– Палдрит, хозяин. Со смерти матери так меня никто не называл.

– А от какого полного имени может быть Вуффа?

– Не знаю. Вульфстан, может быть. Да что угодно. Я знавал человека, которого звали Виглаф. Благородное имя. Мы звали его Вуффа.

Шеф задумался, а Падда начал осторожно раздувать угли вечернего костра.

Вуффа, сын Веххи. Вульфстан или Виглаф, сын... Веостана, может быть, или Веохарда. Он не знает такие имена. Нужно узнать больше.

Пока Падда возился с водой и дровами, с кастрюлями и вечной овсянкой, Шеф развернул свою карту мира, расстелил на складном столике, прижал углы. Он больше не смотрел на завершенную карту, ту, где изображены познания христиан. На обороте он теперь чертил свою карту, карту Англии. И вкладывал в рисунок всю информацию, какую мог достать. Вначале линии, названия, расстояния наносились на кору. Только когда информация проверялась и соответствовала тому, что он уже знал, он брал чернила и начинал рисовать на коже. Ежедневно карта росла, уверенно в близких местностях Норфолка, чем дальше от Нортумбрии и Йорка, тем отрывочнее и неувереннее, на юге – пустое место, за исключением Лондона на Темзе и смутного упоминания о Вессексе на западе.

Но Падда отыскал среди фрименов жителя Саффолка. В благодарность за завтрак тот расскажет сегодня Шефу все, что знает об этом округе.

– Зови его, – сказал Шеф, разворачивая свежий листок коры и проверяя острие ножа. Вошел человек.

– Я хочу, чтобы ты мне рассказал о своем округе. Начни с рек. О Йаре и Вейверли я уже знаю.

– Ага, – задумчиво сказал человек из Саффолка. – Ниже их протекает Альда, она впадает в море у Альдбурга. Дальше Дебен. Он подходит к берегу моря в десяти милях южнее Альдбурга у Вудбриджа (деревянный мост), где, говорят, лежат старые короли. У нас ведь в Саффолке были когда-то свои короли, еще до прихода христиан...

Несколько минут спустя Шеф ворвался в кузницу, где Торвин разжигал огонь, чтобы ковать новые детали для «толкателей».

– Созывай совет армии, – потребовал Шеф.

– Зачем?

– Я думаю, что знаю, как сделать Бранда богатым.

Экспедиция выступила неделю спустя, под низко нависшим небом, за час до рассвета. Совет армии Пути отказался дать разрешение на свертывание лагеря и выход всех сил. Нужно было охранять корабли, лежавшие на берегах Велланда. Лагерь обещал не только тепло на оставшиеся недели зимы, в нем хранился с таким трудом собранный запас продуктов. И многие члены совета просто не верили страстным убеждениям Шефа, что его карта содержит указания на богатства многих поколений.

Однако было очевидно, что нескольких экипажей недостаточно. Конечно, королевство восточных англов – больше не королевство, его самые сильные воины и доблестные таны мертвы. Но все же сохраняется опасность нападения. Небольшой отряд викингов может быть отрезан и уничтожен превосходящим по численности противником. Бранд ворчал, что это глупо, он всю экспедицию считал глупостью, он не хочет проснуться однажды утром и увидеть брошенные в лагерь головы своих товарищей. В конце концов Шефу разрешили вызвать добровольцев. И в скуке зимнего лагеря он без труда набрал нужное число.

Тысяча викингов выступила на своих пони – восемь долгих сотен и еще сорок человек, двигались экипажами, как у них принято. Сотни вьючных пони несли палатки, одеяла, еду и эль. Их вели за узду английские троллы. Но в центре колонны было нечто новое: на нескольких повозках везли веревки и балки, колеса и рычаги. Все балки тщательно размечены и обозначены для быстрой сборки. Двенадцать кидателей, восемь толкателей. Все машины, какие успели соорудить Шеф и Торвин за те недели, что они провели в лагере. Если бы Шеф оставил их в лагере, о них бы забыли, разбросали, использовали бы на дрова.