времени – а дистанция между кораблями противников быстро сокращалась.

– Опознаны, – доложил компьютер.

Скугаард резко повернулся к экранам, по которым помчались колонки цифр гораздо быстрее, чем их можно было прочесть вслух.

– Тил хелведе! – сказал он с холодной яростью. – Тут что-то не так. Хуже некуда. Их не должно быть здесь. Это самые мощные штурмовые корабли, вооруженные до зубов всем, что только есть на Земле. Тут нам не пройти. Считай, что мы уже покойники.

Летом в Мохавской пустыне никаких сомнений относительно погоды быть не может. В зимние месяцы, случается, появляются облака или даже дождь выпадет вдруг – тогда пустыня становится непривычно зеленой и покрывается мелкими цветочками, которые вянут через несколько дней. Красиво. Но летом такое немыслимо.

Перед рассветом температура может упасть до 38 градусов. У американцев, яростно сопротивляющихся введению метрической системы, это до сих пор означает 90 по Фаренгейту. Так вот, перед рассветом может быть 38 градусов – чуть прохладнее, – но и все. А потом появляется солнце.

Едва появившись над горизонтом, оно пылает как раскрытая топка. К полудню 60 – или 130, – это в порядке вещей.

Небо на востоке уже посветлело, но температура оставалась еще сносной, когда стали приземляться самолеты. Диспетчерская аэропорта в космоцентре была с ними в контакте уже с тех пор, как они начали снижаться над Аризоной. Восходящее солнце тепло мерцало на блестящих фюзеляжах, когда самолеты ныряли вниз, навстречу огням посадочной полосы.

Лейтенант Пэккер, зевая, смотрел, как первые машины подруливают к стоянкам. Большие черные кресты на бортах. Фрицы. Лейтенант не любил фрицев, потому что в параноидальных исторических книжках, на которых он вырос, они относились к числу врагов демократии. Кроме них, там были еще коммунисты, русские, шпионы и негры – и много кто еще, ужасно много. Так много было нехороших парней, что иногда просто трудно было понять, где же их нет, и приходилось как-то мириться с ними. Но лейтенант все-таки ухитрялся испытывать к фрицам легкую неприязнь, хотя прежде ни одного не встречал. Почему бы эту стратегическую базу не защищать нормальным американским ребятам?.. Конечно, они здесь тоже были – хотя бы его собственная рота, – и, конечно, космоцентр международный, сюда могли назначить части любого государства ООН. Но фрицы!..

Затихали моторы, медленно разворачивались разгрузочные трапы. Из первого самолета появилась группа офицеров и двинулась в сторону Пэккера. Следом за ними горохом посыпались солдаты и стали выстраиваться в колонну. Пэккер не слишком внимательно читал «Формы армий мира», но генеральские звезды мог узнать и так, без помощи брошюры. Он вытянулся по стойке «смирно» и откозырял.

– Лейтенант Пэккер, третья бригада мотопехоты.

Офицеры ответили на его приветствие.

– Генерал фон Блонштейн, – сказал старший. – Хеересляйтунг. Где есть наш транспорт?

Говорил он точь-в-точь как фриц из одного старого фильма.

– С минуты на минуту будет, генерал. Из автопарка уже выехали. Мы ждали вас только…

– Попутный ветер, – перебил генерал. Потом отвернулся и что-то скомандовал на своем языке.

Лейтенант Пэккер с тревогой увидел, что построившаяся колонна двинулась в сторону ангаров. Лейтенант обошел генерала и встал перед ним, но тот не обратил на него никакого внимания. Пришлось собраться с духом и заговорить:

– Извините, сэр, но приказ… Транспорт уже подается, вон уже первые машины появились, ваших людей доставят в казармы…

– Карашо, – ответил генерал и снова отвернулся.

Пэккер опять встал прямо перед ним.

– Вам нельзя двигаться к ангарам, там запретная зона…

– Слишком жаркий. Они надо тень.

– Но нельзя же! На самом деле нельзя! Я обязан доложить об этом…

Он потянулся к рации, но один из офицеров сильно ударил его по руке рукоятью пистолета. А потом той же рукоятью ткнул в ребра, так что дух перехватило. Говорить Пэккер не мог; только пытался вдохнуть, держась здоровой рукой за разбитые пальцы.

– На этом пистолете глушитель, – сказал генерал. Никаких следов акцента у него вдруг не осталось. – Делай, что я скажу, или тебя пристрелят на месте. Сейчас поворачивайся и иди вон к тому самолету, вместе с этими людьми. Одно слово, одно лишнее движение – и ты мертвец. Иди. – И добавил по-еврейски: – Сделайте ему укол и оставьте там.

Когда заглох последний мотор, компьютер диспетчерской вышки отключил программу приземления и разводки самолетов и сам выключился, подав сигнал, что операция закончена. Один из операторов взялся проверить результаты визуально, с помощью полевого бинокля. Все самолеты на местах; вокруг масса грузовиков и автобусов – он не станет чистить рампы, пока они не уберутся… Встречавший офицер идет к самолету вместе с двумя вновь прибывшими… Не иначе, как у них там бутылка припасена. Вояки везде одинаковы, и немцы ничуть не лучше американцев. Такие же скандалисты, пьяницы и драчуны. Хорошо, что их почти все время взаперти держат, за проволокой.

– В кузов давай, не сюда, – сказал капрал-американец немецкому солдату, который открыл дверь кабины и полез внутрь.

– Йа-йа, гут, – ответил тот, не обращая на него ни малейшего внимания.

– Бог ты мой, я ж тебе сказал! Не понимаешь? Лезь давай, в дер кузов, падла…

Он с изумлением вытаращил глаза, увидев, что немец тянется к его ноге. Хлопнул его по бедру ладонью, что-то укололо… Капрал хотел запротестовать, открыл рот, – но сник и повис на руле. Израильтянин щелкнул предохранителем и сунул плоский шприц в карман, потом оттащил капрала от руля; тем временем открылась дверца со стороны водителя, и в кабину скользнул еще один. Снял каску, положил на сиденье рядом и надел полевую фуражку капрала. Генерал Блонштейн посмотрел на часы.

– Сколько еще времени нужно?

– Три-четыре минуты, не больше, – ответил адъютант. – Загружаются последние машины.

– Хорошо. Никаких проблем не было?

– Ничего серьезного. Кое-кто вопросы задавал – их усыпили. Но мы пока не подходили к охраняемым зданиям и воротам.

– И не надо подходить, пока все не займут свои места. Сколько еще до начала?

– Шестьдесят секунд.

– Пошли. Последние пусть догоняют. График нарушать нельзя ни при каких обстоятельствах.

Взвод разместился в кузове, Василь сидел за рулем тяжелого грузовика, а Двора рядом с ним, в кабине. Длинные волосы она собрала в узел и упрятала под каской, на лице – ни следа косметики.

– Сколько еще? – спросил Василь.

Он тронул ногой акселератор, мотор взревел в ответ… Она глянула на часы.

– Если все по графику, то вот-вот. В любую секунду.

– Большое место, – сказал Василь, оглядывая вспомогательные вышки, порталы подъемных кранов и складские здания, уходившие вдаль за проволочным забором. – Захватить его – может, и захватим. Но удержать – ни за что не удержим.

– Ты же слышал последний инструктаж. Нам на помощь подойдут подкрепления.

– Но ты не сказала, откуда они возьмутся.

– Конечно. Так что, если тебя схватят, сказать ничего не сможешь.

Василь холодно улыбнулся и похлопал по гирлянде гранат, висевших у него на шее:

– Меня схватят только мертвым. Так что говори, не бойся.

Двора улыбнулась тоже и показала пальцем вверх:

– Помощь придет оттуда.

– Ты заговорила, словно раввин, – хмыкнул Василь и отвернулся.

В этот момент ее рация пронзительно запищала.