металлическая пластинка с четырьмя звонками. Ее квартира была на втором этаже, слева. Уинч перешел на другую сторону улицы и, заняв наблюдательный пост на скамейке под старым и тихим в эту безветренную сентябрьскую ночь кленом с широченными листьями, стал ждать. Прошло часа полтора, и Уинч уже подумал, что жена дома и давно спит, но в этот момент подъехало такси, и он увидел, как она выходит с каким-то военным.

По фуражке Уинч сразу узнал в ее спутнике офицера — летчика, потом разглядел «крылышки» над левым карманом и «фруктовый салат», а когда тот поравнялся с фонарем, увидел на погонах серебристые знаки различия. Подполковник. Оба были порядочно пьяны. Дурачась и смеясь, они шли по дорожке к дому. У дверей мужчина обнял ее и крепко поцеловал. Потом она достала ключ. Через пару минут на втором этаже слева зажегся свет. Такси отъехало.

Не сходя с места, Уинч решил подождать еще полчаса. Свет в квартире не гаснул. Из дома никто не вышел. Уинч подумал, что ребята, должно быть, спят у себя в комнате. Значит, вот как оно заведено! Ну что же, одному десять, другому одиннадцать. Вполне взрослые, чтобы позаботиться о себе, пока их мамочка гульнет вечерок. Полчаса прошло, в доме все оставалось по-прежнему, и Уинч зашагал в ту сторону, где, по его расчетам, проходила ближайшая магистраль.

Идти пришлось порядочно. Уинч шел медленно, не торопясь, чтобы не выдохнуться. Ему казалось, что он хорошо запомнил дорогу, по которой ехал сюда, но, очевидно, он что-то перепутал. Наконец справа в конце улочки он увидел яркие огни, вышел на широкую авеню и поймал такси.

Добравшись до приречных кварталов, он зашел в один бар, потом в другой, третий. Просто так. Он не выпил ни капли. Потом отправился в гостиницу и около четырех завалился спать.

Следующие два дня Уинч каждый вечер совершал вылазки в западный район, где жила его жена. То было его последнее прибежище после долгих однообразных часов. Он спал или болтался без дела почти до вечера, а потом плотно ел — единственный раз в сутки — и брал такси. Каждый день он покупал перед обедом бутылку вина и опустошал ее, сидя за столиком у себя в номере. Он прибывал на место примерно в половине первого.

Второй раз Уинч видел жену с тем же подполковником ВВС. Но на третью ночь она привела другого мужчину, тоже офицера. Этот был пониже ростом и потолще, с брюшком. На погонах у него виднелись золотистые дубовые листья майора. Также, дурачась и смеясь, они шли по дорожке к дому и так же целовались у дверей. Снова зажегся свет, и снова никто не вышел из дома. Уинч понял, что он свободен от обязательств, словно взятых на себя по какой-то бесовской сделке. Он круто повернулся и пошел к авеню. Он вернулся на такси в гостиницу, сложил вещи и расплатился за номер. На другом такси он добрался до автостанции. Очередная «борзая» отправлялась в южном направлении, к Люксору, только через час. Он провел его в соседнем баре, отмечая отъезд второй за день бутылкой вина.

На обратном пути он почти всю дорогу спал. Только раз он по-настоящему проснулся, чтобы опять посмотреть на темную задумчивую Миссисипи, тянувшуюся вдоль шоссе, теперь уже с левой стороны. Он смотрел и с горечью думал о том, что в части, переживающей болезненные перемены, постепенно забывают о них. Забывают о нем. Он знал, что иначе и быть не могло. Рассудок подсказывал, что это даже хорошо, и он, успокоенный, задремал снова. Вдруг что-то будто толкнуло его, он сообразил, что надо отдать команду: «Выводи людей, быстро! Давай влево отходи, влево, мать твою… Ты что, не видишь, что минометы нас в вилку берут?» Крик подступал к горлу, но он успел опомниться, издав какой-то хрип. Уинч помотал головой. Вроде бой на Гуадалканале, когда они брали высоту 27. Только местность другая, незнакомая. Уинч опять помотал головой. Потом он все-таки уснул и спал до рассвета, пока его не разбудили лучи восходящего южного солнца. Стряхнув сон, он смотрел на плоские поля Арканзаса. На душе у него было неспокойно, что-то держало его, хотя он понимал, что роты больше нет и не будет. Впереди как неизбежность маячил на крутом берегу Люксор. В нем теперь заключалось все его будущее, если оно вообще есть, это будущее. Нечего обманывать себя.

Такси миновало кирпичные ворота и остановилось у главного здания. Настроение у Уинча было отвратительное, ему показалось, что госпиталь стал еще больше похож на тюрьму. За время его четырехдневного отсутствия приезжали родители Билли. Может, оно и к лучшему. Мать закатила настоящую истерику, сообщил ему Билли.

В тот же день Уинч еще раз прошел полное медицинское обследование. Показания были гораздо лучше, чем раньше. Врачи не находили объяснений. Такой хорошей электрокардиограммы у него еще не было. Если так пойдет и ему будет лучше, они не видят причин, почему бы ему не вернуться скоро в строй. Уинч только усмехнулся про себя. О выпитых бутылках он, конечно, умолчал.

Два дня спустя он впервые и пообщался по-настоящему в зале отдыха с Кэрол Файербоу. Она предложила ему партию в пинг-понг.

Уинч видел Кэрол здесь несколько раз, иногда здоровался, а как-то Лэндерс даже познакомил их. Но Уинч редко бывал в зале и даже словечком не перекинулся с ней.

Он забрел сюда, возвращаясь от Билли, потому что идти в отделение и куковать там одному не хотелось. Уинч не спеша прошелся по рекреации, и его потянуло прочь.

Помещение словно нарочно было рассчитано исключительно на дурачье. Его наверняка придумал и расчертил на бумаге какой-нибудь умник в мундире инженерных войск, руководствуясь своими понятиями о том, что нужно этому стаду баранов — рядовому и сержантскому составу. Конечно, в глазах пятнадцатилетнего школьника зал был сделан по высшему классу. В ближнем углу у дверей размещались два стола для пинг-понга, оба пустующие. Баскетбольные стойки со щитами и корзинами подтягивались на тросах к потолку. Их устанавливали только во время госпитальных состязаний. Одноногие играют против одноруких, зло подумал Уинч. Или когда калекам демонстрировали свою ловкость заезжие спортсмены. Тогда по обе стороны площадки наспех сооружали деревянные скамейки в несколько ярусов. У дальней стены было темно, тяжелый плюшевый занавес плотно задвинут. Когда для подъема духа раненых сюда заглядывал Бинг Кросби или еще кто из артистов, в зале расставляли складные стулья и занавес, натурально, раздвигался.

Собравшиеся сейчас в зале сидели кто где на удобных диванчиках и от нечего делать глазели на окна под потолком, зарешеченные изнутри от попадания мяча. Небось о бабах думают. Несколько человек в халатах резались за низкими столиками в шашки. Две пары из интеллигентных склонились над шахматными досками. В дальнем углу немолодая женщина в унылой серой униформе доброволки Красного Креста вела кружок по плетению корзин. Слушатели ее явно скучали. Уинч хотел было уйти, но тут к нему подошла Кэрол с двумя ракетками.

— Не хотите сыграть партию, сержант?

Она улыбалась. В самой ее пленительной свежести содержался какой-то оскорбительный вызов, как неожиданная пощечина. Вдобавок она была действительно хороша собой, и совсем не по-киношному. Бог ты мой, да разве бывают такими молодыми, думал Уинч. Неужели и он был таким? В ее глазах и в ее позе была доза игривости, причем истинно южной. Уинч с трудом удержался, чтобы не выдать какую-нибудь мужицкую шуточку. Вместо этого он услышал, как со стороны, совсем другое:

— Отчего же нет? Можно.

Уинч многому научился за свою долголетнюю службу, в чем однажды пришлось убедиться Лэндерсу, когда он в порыве неуместного интеллектуального высокомерия вызвал его сгонять партию в шахматы. Кроме того, Уинч хорошо бегал, прыгал, нырял, классно водил в футбол и кидал мяч в баскет. Что до настольного тенниса, то еще до войны, когда он служил в Форт-Блисс и Хьюстоне, он был одним из лучших игроков в армии.

Он скинул казенный темно — вишневый халат и парусиновые тапочки и играл босой в одних серых пижамных штанах. Его хватило на три партии. Сердце у него колотилось бешено, но хорошая разминка после долгого перерыва оставила приятное ощущение. Он победил Кэрол со счетом 21:12, 21:17, 21:18. Играла она неплохо и, видимо, рассчитывала выиграть.

— А вы хорошо играете, — со смехом сказала она, переводя дыхание. Ее матовое ирландское личико, обрамленное черными как смоль волосами, раскраснелось. — Хотите еще?

— Нет, спасибо, — сказал Уинч, старательно скрывая одышку. — Потренируйтесь сначала с кем послабее, потом сыграем.

— Вот как? — сказала Кэрол, но без обиды, а с улыбкой.

Больше всего Уинчу хотелось присесть и перевести дух, но он держался. Накинув халат и сунув ноги