военного округа, когда Уинч служил там первый срок. Его звали не иначе как «Александер Великий» или «Император». Он удерживал титул чемпиона пять лет подряд.

— Так вот, — продолжал Д. К., — я только что получил письмо от старика. Он в Общевойсковом госпитале Килрейни, в Люксоре. Занимает такую же должность, как и я. Пишет, что одному вашему парню хотят ногу оттяпать. А он не соглашается. Большой шум поднял.

— Не Прелл ли?

— Верно, Прелл.

Уинч внимательно слушал, пока Д. К. рассказывал, что знал. Прелл и есть, очень на него похоже.

— Ну и кто же прав? — спросил Уинч.

— Как тебе сказать… с парнем действительно хреново, насколько я понимаю. Но против этой штатской шишки, подполковника Бейкера, наши медики боятся идти. — Д. К. хмыкнул от удовольствия. — Старику Стивенсу приходится выкручиваться. Полковник Стивенс, он там начальником госпиталя. Помнишь его?

Уинч отрицательно покачал головой.

— Да помнишь! Он при тебе в Райли был, ротой командовал. — Д. К. снял ногу с ноги и потянулся за бутылкой. — Раз парень не дает согласия, вся ответственность на нем. А он ожидает повышения в бригадные. Ты должен его помнить.

Уинч снова мотнул головой. Полковник Стивенс его сейчас не интересовал. Он думал о Прелле. Как опытный покерист, не подающий виду, что на руках у него флэш, он начал осторожно.

— Д. К., кстати, я хотел спросить, как с моим направлением в Люксор? Если всерьез говорить о том месте в штабе Второй, то, пожалуй, пора и ехать.

— Нет проблемы. В любое время, как только разрешат врачи. — Судя по всему, Д. К. не ожидал, что Уинч будет торопить события. На его задубелом морщинистом лице мелькнуло выражение почти мальчишеской тревоги. — Ты смотри, не того, будь осторожен. Не в форме еще. Порядком перепугал тут всех.

— Ни черта со мной не сделается, — энергично мотнул головой Уинч. — Если не буду пить.

— Худо, видать, без выпивки?

— Ничего, перебьюсь.

— Не хотел бы я быть на твоем месте, — сказал Д. К. и потянулся за бутылкой.

Уинч молча, со спокойным лицом смотрел, как Д. К. выпил, налил еще себе и Лили и они оба снова выпили.

Он ушел в первый же удобный момент.

На другой день он начал обрабатывать лечащих врачей. Его радовало, что у него в жизни снова появилась цель. И злило, что эта цель — паршивец Прелл.

— У вас, должно быть, рука наверху, и не одна, — улыбнулся главный кардиолог, отложив стетоскоп. — Таких, как вы, мы обычно отчисляем.

— Им нужны кадровые.

— С моей стороны возражений к переводу нет, — сказал врач. — Только не забывайте соблюдать предписания. Строгая диета, никаких физических нагрузок, регулярное обследование. Не понимаю, зачем вы спешите? Лечение во всех госпиталях одинаково.

— Мне нужно познакомиться с работой, которую мне там предлагают после выздоровления.

— Ну что ж, я задерживать вас не буду. Мы, правда, не до конца установили причины вашего заболевания. Но конечно, это связано с неумеренным потреблением алкоголя. Зарубите себе на носу: пить вам абсолютно противопоказано.

— Уже зарубил.

Уинч врал. При одной мысли, что ему нельзя пить, ему хотелось лезть на стену. Когда задумаешься, удивительно, до чего не умеют в Америке обходиться без выпивки. Пьют перед едой и после нее. Пьют на вечеринках. Пьют, ухаживая за девушкой. Пьют, когда рассуждают о жизни, войне и смерти, и во время танцев, и в постели с какой-нибудь потаскушкой, и если ты не пьешь, то вроде бы и не живешь, и дохнешь от тоски.

Через неделю после того, как он начал вставать, Уинч решил съездить в город, но без выпивки там была скука смертная.

— Так вы подготовите заключение для уорент-офицера Хоггенбека? — спросил Уинч. Ему вдруг пришла мысль, что после приступа его совсем не тянуло на баб. Может, это от лекарств?

— Завтра же утром.

— А сегодня не могли бы?

— Хорошо, попробую, — пообещал кардиолог.

Он пробыл в городе всего два часа и потом уже не покидал территории госпиталя.

В остальном житуха была вполне сносная. Если тебе надоело жить, сердечная недостаточность — вполне подходящий способ отдать концы, не хуже любого другого. Уинч, однако, не был убежден, что ему надоело. Наверно, пока еще не надоело, иначе он бы не завязал. Это очень полезно знать. Если надоест, надо начать пить, и все.

Когда в тот раз Уинч притащился в госпиталь, его сразу же уложили в кардиологическое отделение, начали пичкать мочегонными и сердечными лекарствами и замерять количества принимаемой жидкости и выходящей. Очевидно, постельный режим сам по себе был отличным средством для мочеотделения. Уже через сутки жидкости выходило в три раза больше, чем он принимал. В первую же ночь сделалось легче дышать. Его продержали в постели пять дней.

Диагноз звучал так: острая форма водянки. Иначе — скопление жидкости. Когда развивается сердечная недостаточность, сердце не справляется со своей работой, жидкость заполняет легкие, что ведет к дополнительной нагрузке на сердце, застою жидкости. Получается заколдованный круг, и человек как будто постепенно тонет.

В первую ночь был момент, когда он чуть было не загнулся. Все вроде бы затуманилось перед глазами, и, хотя Уинч не терял сознания, ему показалось, что он отделился от самого себя. Чудовищная усталость, изнурительный кашель, жуткое чувство, что не хватает воздуха и нельзя как следует вздохнуть. Все это как будто происходило не с ним, а с кем-то еще. И особой боли не было, только эти неприятные ощущения, которые словно копились вне его. Уинчу хотелось одного — заснуть, крепко — крепко, чтобы ничего не чувствовать. Врачи и сестры только раздражали его. Ему вспомнилось, как он подумал, что, может, это и есть то самое, смерть. Но ему не было страшно, ни вначале, ни потом. С самого начала не было страшно. Если вникнуть, ничего особенного. Даже приятно. Не то чтобы он действительно отделился от себя и мог наблюдать за собой со стороны, нет. По правде говоря, ничего он не мог «наблюдать». Но ощущение, что в нем еще какой-то другой «он», не проходило.

Потом ему тоже не было страшно. Просто разыгралось воображение, только и всего. Он вспомнил, как ему хотелось в какую-то минуту сказать им, что он сочинил для себя эпитафию:

Пусть выбьют большими буквами на камне без указания имени. Как будто его и не было.