– Поймите, даже теперь мы не одни… Они стояли в передней, горячо пожимали руки и искренне смотрели друг другу в глаза.

– Понимаю, понимаю, – твердил пан Ромуальд, обнажив зубы.

Они продолжали жать руки и смотреть в глаза.

– Я ничего не имею против того, чтобы пожать вам руку, – уточнил пан Йозеф. – Напротив, я весьма польщен, весьма польщен…

– Мой дорогой друг! – сказал пан Ромуальд.

– Никто лучше меня не понимает всей деликатности вашего положения и благородства, мужества, которое требовалось вам для того, чтобы сыграть… согласиться играть…

Он немного запутался.

– Спасибо, большое спасибо! – поспешил ему на помощь пан Ромуальд.

– Я имел в виду, для того чтобы взвалить на свои плечи этот неблагодарный, но необходимый труд… – Он закашлялся. – Когда-нибудь мы узнаем, сколько жизней вам удалось спасти… Кто знает? Возможно, я обязан вам своей!

– Что вы, что вы, – скромно возразил молодой человек. – Как поживает пани[15] Франя?

Кабатчик был женат на одной из самых красивых женщин в округе: он сильно ее ревновал.

– Прекрасно! – сухо ответил он. Затем повернулся к крестьянам. – Пане Витку, – приказал он, – ну-ка выгрузите тот мешок с продуктами, что мы привезли для пана Ромуальда…

– Вас ждет герр гауляйтер! – доложил молодой человек.

Делегация была представлена. Пан Йозеф приложил руку к сердцу и раскрыл рот…

– Знаю, знаю! – нетерпеливо оборвал его немецкий чиновник. – Все они говорят одно и то же… Это муж?

– Jawohl^][16]…

– Что он привез?

– Яйца, сало и творог! – сказал пан Ромуальд, обнажив клыки.

Янек сидел у костра – дождь перестал, и партизаны воспользовались этим, чтобы выйти из норы, – задумчиво наблюдая, как в костре шипят и дымятся сырые дрова. Младший Зборовский, усевшись по-турецки, играл на губной гармонике с большой охотой, но без особого умения.

– Ты играешь безобразно, – сказал Янек. – Просто ужасно!

Юный Зборовский обиделся.

– Это чертов отрывок, – возразил он. – Ты ничего не смыслишь. И слова красивые. Он пропел:

– И слова ужасные! – вздохнул Янек. – Ты можешь сыграть Шопена?

Юный Зборовский покачал головой:

– А кто это?

– Один поляк, – сказал Янек. – Композитор. – Он протянул руку. – Дай.

– Ты умеешь играть?

– Нет.

Он схватил гармонику и с отвращением зашвырнул ее в кусты. Юный Зборовский выругался, подобрал инструмент и снова начал дуть в него.

– Где твои братья?

– В Вильно.

Братья Зборовские вернулись поздно вечером. Они пришли не одни: привели с собой девочку. Лет пятнадцати. Лицо ее было усыпано веснушками; их было очень хорошо видно, хотя она густо напудрилась. Она носила военную шинель, которая была ей велика, и берет, едва прикрывавший белокурые, растрепанные волосы. Янек видел ее впервые.

– Кто это?

Младший Зборовский посмотрел на девочку.

– Смотри, чтоб не наградила тебя болячкой, – ухмыльнулся он.

– Какой болячкой?

– Болячка. Ну ты же знаешь.

– Ничего я не знаю, – сказал Янек.

Он внимательно посмотрел на девочку. Она была не похожа на больную. Наверное, малышка поняла, что говорят о ней. Она печально посмотрела на Янека большими карими глазами. Потом она улыбнулась ему.

– Кто это? – тихо повторил Янек.

– Да это же Зоська! Ее все здесь знают. Она работает на нас в Вильно. Спит с солдатами, а они рассказывают ей, откуда прибыли, куда направляются и где будут проходить их колонны… Она заражает их болячкой. – Он крикнул: – Зоська!

Девочка подошла. Она по-прежнему смотрела на Янека и улыбалась. Шинель доходила ей до пят. Янек больше не смел на нее смотреть. Он задрожал. У него защемило под ложечкой. Ему стало стыдно самого себя, поднявшейся в нем теплой волны, внезапного желания обнять эту девочку и прижаться к ней. Младший Зборовский встал, обнял девочку за талию и потрогал ей грудь.

– У нее болячка! – сказал он с досадой. – А жаль. Ее никто здесь не трогает. Правда, Зоська, у тебя ведь болячка?

– Да, – равнодушно сказала девочка.

– От этого умирают, – убежденно заявил младший Зборовский. – Правда, Зоська, от этого умирают?

– Да.

Она не сводила глаз с Янека. Потом неожиданно наклонилась и коснулась его лица кончиками пальцев.

– Kocha, lubi, szanuje?…[18]

– Оставь его, – сказал младший Зборовский. – Он не знает, что это такое. Он никогда не делал этого. Правда, Твардовский, ты никогда этого не делал?

– Чего? – спросил Янек.

– Вот видишь, – торжествующе сказал младший Зборовский. – Он не знает, что это такое!

– Nie chce, nie dba, nie czuje?[19] – закончила девочка.

Янек вскочил и убежал в лес. Он услышал, как младший Зборовский громко расхохотался… Мальчик шел некоторое время, а потом остановился за пихтой: девочка шла за ним. Янек хотел пошевелиться… а ноги ватные.

– Почему ты боишься меня?

– Я не боюсь.

Она взяла его за руку. Он отдернул ее.

– Ты милый. Не такой, как другие. Я люблю тебя…

– Но я ничего для этого не сделал.

– Ничего и не надо делать… Я люблю тебя. У тебя нет родителей?

– Есть. Но я не знаю, где они.

– Моих убило бомбой три года назад. Мой отец был инженером. А чем занимался твой?

– Он был врачом.

Она снова взяла его за руку.

– Куда ты собрался?

– У меня есть своя землянка.

– Далеко?

– Нет.

– Можно, я пойду с тобой?