Куинси поскользнулся, Мак его подхватил. Они прошли еще пару метров, и тут Мак, по щиколотку в грязи, пошатнулся и утащил Куинси за собой. Они осторожно поднялись — запыхавшиеся и промокшие до костей.
— У вас весь бок в грязи, — сказал Мак.
— Думаешь, это грязь? — отозвался Куинси.
Мак уловил намек — они находились рядом с коровником — и поморщился.
Когда они дошли до угла второго загона, все стало еще сложнее. Добраться до конюшен было невозможно, не пробежав около пятидесяти метров по открытому пространству. Взгляд Куинси в поисках снайпера упал на трибуны. Там вроде бы никого не было.
Они рванулись вперед, пересекли открытое место, обогнули забор, затем пробрались через целый склад металлических баков и наконец достигли конюшен. Куинси снова прижался к деревянной стене, Мак последовал его примеру.
Укрывшись за выступом крыши, они смогли немного передохнуть. Мак видел, как по лицу Куинси стекает вода, попадая за ворот рубашки. Куинси весь был забрызган грязью, волосы его намокли — и стало видно, что он совсем седой. На секунду Мак ощутил тревогу. Куинси было за пятьдесят, а полевая служба — дело молодых. Но тут Куинси ухмыльнулся — и Мак понял, что, невзирая на страх и беспокойство, старик рвется в бой. Можно уволить полицейского со службы, но нельзя сделать так, чтобы человек перестал быть полицейским.
— Готов? — шепнул Куинси. — Тогда вперед.
Пригнувшись, они быстро вошли внутрь. Первым шел Мак с пистолетом, за ним — Куинси, держа винтовку на сгибе локтя. Смена обстановки была внезапной и ошеломляющей: вместо скользкой грязи — плотно утрамбованная земля, вместо облачного неба — густой, всепроникающий мрак, вместо аромата мокрой хвои и скошенной травы — острый запах стружек, сена и конского навоза.
Мак на секунду отошел, чтобы осмотреть длинный центральный проход, потом заглянул в стойло — стук сердца отдавался в ушах, рука, державшая пистолет, вздрагивала. В такой темноте трудно что-либо разглядеть. А еще труднее — услышать, поскольку дождь колотил по крыше со страшной силой.
Он помахал Куинси левой рукой и мысленно сосчитал до трех, потом резко поднялся, еще раз окинул взглядом внутренность сарая и исчез за стенкой стойла. О результатах он сообщил Куинси простым покачиванием головы — ничего. Ни человека, стоящего в проходе, ни джипа, припаркованного в стойле. Поиск должен стать более методичным — шаг за шагом, метр за метром.
Мак снова пошел первым. Он крался по проходу между стойлами — спина согнута, шаги маленькие и быстрые, руки замерли на рукоятке пистолета. Уловив чье-то прерывистое дыхание, скользнул в опасную зону.
Бросил взгляд налево, потом направо.
Шаг за шагом исследовал стойло за стойлом.
Какое-то движение… Мак заметил его первым — боковым зрением. Человек выскочил из дальнего угла и бросился к задней двери.
— Стоять! Полиция! — рявкнул Мак, выпрямился во весь рост и прицелился.
В ту самую же секунду из темноты у него за спиной раздался голос:
— Только пошевелись — и я убью твоего приятеля.
Мак обернулся и увидел темнокожего мужчину, который держал пистолет на уровне головы Куинси. Мак принялся лихорадочно перебирать в уме возможные варианты, когда Куинси устало сказал:
— Кинкейд…
И мужчина так же уныло отозвался:
— Вот черт!
— Я думаю, он немного обиделся, — сказал Мак пятнадцать минут спустя. Они с Куинси вошли на каток. Помещение было холодным, пустым и гулким.
— Полагаю, скорее разозлился.
Кинкейд, разговаривавший с Роном Спектором, поднял глаза и сердито взглянул на них.
Мак замерз. Одежда его промокла, лицо было в грязи. Зубы застучали, когда он присел на металлический складной стул. Куинси выглядел не лучше. Никто не предложил им полотенце, не говоря уже о чашке горячего кофе. Мак не удивился. Он уже один раз нарушил юрисдикцию, когда расследовал дело в Виргинии. Что интересно, тогда виргинская полиция тоже была не в восторге.
Входная дверь открылась. Появился юнец в форме, тащивший за собой какого-то растрепанного парня. Мак и Куинси вскочили на ноги, а помощник шерифа выволок свою добычу в центр зала.
Мужчина в плаще защитного цвета (именно его Мак заметил в конюшне) был с ног до головы покрыт грязью. Выглядел он точь-в-точь как Мак и Куинси — а это значило, что он, судя по всему, уже какое-то время перемещался по территории ярмарки. Он переступил с ноги на ногу, моргнул и хрипло провозгласил:
— Пресса!
— Вот черт! — повторил Кинкейд. Он приблизился к незнакомцу и уставился на него.
— Кто вы?
— Адам Даничич, «Бейкерсвилл дейли сан».
— Ваши документы. — Кинкейд протянул руку.
Даничич полез в карман отсыревшего плаща, аккуратно вытащил удостоверение и протянул его сержанту.
— Итак, Адам Да-ни-чич, — Кинкейд с особенным ударением произнес фамилию репортера, — какого хрена вы делали в конюшне?
Репортер улыбнулся:
— Собирал материал.
— Господи Иисусе! Эй, никто из вас, часом, не похититель? Потому что здесь чертова уйма людей, не имеющих никакого отношения к полиции, хотя предполагается, что этим делом занимается именно она!
Не самые тактичные слова — и Кинкейд, видимо, понял это, едва успев их произнести. Помощник шерифа выразительно взглянул на сержанта. Кинкейд, тяжело вздохнув, отступил на пару шагов, потом обернулся к репортеру:
— Судя по всему, ваша задача — сотрудничать с нами. Основная причина, очевидно, такова: вы, разумеется, не хотите, чтобы какая-нибудь другая газета узнала из «конфиденциальных источников» (точнее, от орегонской полиции), что неопытный дурак репортер из «Дейли сан» без всяких на то оснований подверг опасности жизнь женщины?
Даничич промолчал. По крайней мере у него хватило здравого смысла, чтобы заткнуться и выслушать обращенные к нему слова, как подобает мужчине.
— Далее, я полагаю, что вам следует извещать нас о своих действиях, если вы хотите с нами сотрудничать, — продолжал Кинкейд.
— Я веду собственное расследование. И сам готовлю материалы, — твердо ответил Даничич. — Так и должен поступать журналист. Что именно пойдет в печать — решать редактору.
— Вы это серьезно?
— Да, сэр.
Кинкейд снова смерил взглядом молодого репортера — чисто выбритые щеки, коротко стриженные темные волосы, старомодный плащ.
— Вы, честно говоря, не похожи на «левого».
— Хочу попасть на работу в «Фокс ньюс»[2] прежде, чем мне стукнет тридцать, — решительно отозвался репортер. — Согласитесь, они могли бы с успехом использовать предприимчивых молодых людей вроде меня.
— Вы, наверное, шутите. Работник провинциальной газетенки…
— Надо же с чего-то начинать.
— Вы только что сорвали работу полиции.
— Перестаньте. Все мы знаем, что вы здесь лишь в качестве меры предосторожности, и похититель,
