— Брэнд, открой.
Спустя некоторое время дверь слегка приоткрылась. Джесси толкнул ее.
— Эй?
Вкатившись на коляске в номер, он почувствовал запах металла и услышал чье-то тяжелое дыхание. Затем он увидел Адама — тот стоял, прислонившись к стене. Лицо его было похоже на застывшую маску.
У Джесси пересохло во рту. В это невозможно было поверить: в руках Адам держал бейсбольную биту.
Адам посмотрел на Джесси:
— Это не… Я этого не делал, Джесси, не…
Джесси перевел взгляд на середину комнаты:
— Нет, о Боже, Адам…
На полу у кровати лежало тело, накрытое мятыми окровавленными простынями.
Помощник шерифа увел совершенно потерянного Адама, которому полицейские успели надеть наручники.
— Я приеду в тюрьму, как только смогу, — пообещал ему Джесси.
Адам в ответ попытался кивнуть, попытался открыть рот, но не мог сделать ни того ни другого.
— Вы касались чего-нибудь в номере? — спросил у Джесси вернувшийся помощник шерифа.
— Я открыл дверь.
— Нам понадобятся отпечатки ваших пальцев. Оставайтесь на месте.
Джесси, как и мне, были известны все тонкости: не болтать лишнего в присутствии полицейских и не давать показаний с чужих слов. Но он посмотрел на помощника шерифа и сказал:
— Адам утверждает, что не делал этого.
— Хорошо, — кивнул помощник шерифа и ушел.
Глава 14
Домой Джесси вернулся в одиннадцать часов вечера. О берег бились волны, фосфоресцируя в темноте. Выглядел он уставшим и печальным.
Я поднялась с дивана:
— Я приберегла для тебя несколько тайских бутербродов.
— Спасибо, Эв, но есть мне что-то не хочется.
Он развязал галстук с чирикающей птичкой и бросил его на кухонную стойку, потом достал из холодильника бутылку и налил в стакан клюквенного сока.
— Чувствуешь себя хорошо?
Он прижал костяшки пальцев к пояснице:
— Я на высоте положения.
Мочевые пути у парализованного человека подвержены инфекции, а клюквенный сок нейтрализует ее.
— Я ездил в тюрьму, — сказал Джесси и замолчал.
Я ждала, что он скажет дальше.
— Адам утверждает, что не убивал Брэнда. Говорит, приехал в отель, чтобы переговорить с ним. Говорит, у него иссякло всякое терпение после наглого телефонного звонка О'Лири. — Джесси выпил сок. — Адам признает, что взял на встречу бейсбольную биту. Но, говорит, когда он пришел, дверь номера была широко раскрыта и Брэнд уже был трупом.
— Ты ему веришь? — спросила я.
Джесси поставил стакан на стол и потер глаза.
— Верю. Но кто я такой для копов? Его там допрашивают по всей форме.
Джесси направился на веранду. Я пошла следом. Стало холодать. На океане мерцала серебристая дорожка лунного света. Городские огни вдоль берега, словно золотые монетки, обрамляли гавань.
— О чем он, черт возьми, думал? — Джесси посмотрел на воду. — Он самый дисциплинированный из всех известных мне людей. Да, он совершал такое, что Женевская конвенция могла бы расценить как истязание: вел со мной теологические споры до тех пор, пока у меня буквально не начинала течь кровь из ушей. Он имеет степень доктора наук от Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, профессора которого хватают Нобелевские премии, как собаки бисквиты. — Джесси покачал головой. — И вот он берет с собой в отель бейсбольную биту. Глупо. Глупо. Глупо.
Я положила Джесси на плечо руку. Он посадил меня к себе на колени, обнял за талию и сказал:
— Как же его поступок запутал дело! Нет, забудем это. Брэнд мертв, и я счастлив.
По мне словно пробежал электрический ток. Джесси почувствовал, как я напряглась.
— Я понимаю, в моих словах можно уловить равнодушие. Ну и пусть. Я никому не признаюсь в своих чувствах, кроме тебя. А ты меня не предашь.
Было ясно, что речь идет о доверии. Я убрала с его лба волосы.
— Извини, — сказал он. — Я ни разу не говорил с тобой об этих вещах в течение всех трех лет.
— Тебе не за что извиняться, Джесси.
— Нет, есть за что. Я знаю, что имелась некая черная дыра, табу на некоторые темы. Но я не мог найти выход… Это были такие тяжелые времена, такие мрачные. От одной лишь мысли об этом у меня начинала кружиться голова. Передо мной словно открывалась какая-то бездна, в которую я упал бы, если бы только заговорил об этом вслух.
Его руки крепко сжимали мою талию.
— И ты до сих пор чувствуешь то же самое? — спросила я.
— Вот прямо сейчас, когда держусь за тебя, я в эту дыру не провалюсь.
Я обняла его за плечи. Он закрыл глаза.
— Спасибо за то, что терпишь меня.
— Не смей так говорить.
— Позволь мне высказаться. Спасибо за то, что навещала меня в больнице. И за то, что приходила, когда я восстанавливал трудоспособность.
— Ш-ш-ш.
— Нет, это важно. Трудные времена выявляют истинные качества людей. Ты начинаешь понимать, на кого можешь положиться.
У меня внутри все похолодело. Раньше Джесси не давал мне повода рассказать о том, как в эти самые трудные времена повели себя некоторые его друзья. А они попросту исчезли. Я молчала, потому что Джесси не нуждался ни в моем гневе, ни в моей жалости.
Отделение реабилитации было местом, трудным для посещений. Морально трудным.
В первый разя поехала туда через месяц после ДТП. Дело было вечером, и я привезла ему бутерброд типа «субмарина» и несколько бутылок пива. Когда Джесси увидел, как я направляюсь к нему по коридору, он ухватился за висящую над ним перекладину и начал подтягиваться. Я попыталась улыбнуться, но потерпела неудачу. На Джесси были фиксирующие бандажи, сквозь мышцы левой ноги до самой кости проходили стержни и шпильки. В свете лампы, стоявшей у кровати, лицо казалось бледным и осунувшимся. Джесси потерял около двадцати пяти фунтов веса. Рядом с ним лежал паралитик со скобой, привинченной к черепу.
— Я подумала, что ты… возможно… — сказала я.
Он пробовал сесть прямо. Я с ужасом смотрела на его усилия.
— Следующим фокусом будет отрывание задницы от матраца и перемещение ее на пол.
Во время второго посещения я увидела около кровати Джесси мужчину. Он стоял ко мне спиной. На нем была майка с логотипом Калифорнийского университета. Цвет волос, рост, телосложение — все как у
