Глаза ее загорелись лихорадочной радостью.
— Мне прямо не верится, что ты все-таки приехала!
Я села за столик рядом с ней и тронула ее за плечо. Она шарахнулась, словно я ошпарила ее кипятком.
— Извини. — Валери потерла плечо и искоса посмотрела на меня. — Ненавижу, когда до меня дотрагиваются.
— Вэл, у тебя все в порядке?
Она сидела, уткнувшись взглядом в стол.
— Да, у меня все отлично, просто я кретинка.
— Брось, никакая ты не кретинка!
— Нет, кретинка! Никто не взламывал мою электронную почту. И в почтовом ящике у меня нет никакой камеры.
— Ну и хорошо. Рада это слышать.
Она усмехнулась:
— А следят как раз за тобой и за нашим мальчонкой.
Эти слова меня успокоили. Если она еще могла прикрывать панический страх юмором, значит, все- таки пока не до конца растеряла силы.
Женщина-офицер поманила меня. Я извинилась и отошла с ней в сторонку, чтобы не слышала Валери.
— Ваша подруга появилась здесь примерно полчаса назад, перепуганная, с этим вот чемоданчиком. — Она кивнула на чемодан на колесиках, стоявший возле стола. — Ехать в больницу отказывается. Дотронуться до себя не дает. Официантке удалось подсмотреть у нее на медицинском браслете телефон доктора. Теперь мы ждем, когда он приедет.
— Понятно.
— Я выходила за угол позвонить в скорую психиатрическую помощь.
— Она не сумасшедшая, — шепотом проговорила я. — У нее тяжелое хроническое заболевание.
— Это я вижу.
— Но не знаю, можно ли считать ее состояние критическим, чтобы вызывать «Скорую помощь».
— Когда я пришла сюда, она приняла какие-то таблетки и вроде бы немного успокоилась. Только, по- моему, очень напугана.
У нас за спиной раздался звонок. Валери достала мобильник из сумочки и ответила.
— Да, это правда. У меня тут кое-что произошло. — Она распрямилась за столом. — Нет, просто стрессовая ситуация, сейчас все в порядке. Да, я удвоила дозу. — Ее рыжий парик отливал медью. — Нет, никаких… Доктор Херрон, нет! В больницу я не поеду!
Женщина-офицер забеспокоилась:
— Ну вот, так я и думала: она повредилась рассудком!
— Очень может быть. — Я объяснила ей ситуацию, и она озадаченно поджала губы. А я продолжила: — Валери говорит, что перед ее домом разъезжала какая-то подозрительная машина.
Женщина посмотрела в свои записи:
— Зеленый «универсал» последней модели. — Она бросила на меня вопросительный взгляд: — И что это, по-вашему, означает?
По-моему, это означало зеленый «вольво» Бекки О'Кифи, который за последние двадцать четыре часа успели показать по телевизору раз двести.
— Позвольте мне поговорить с ней.
Я вернулась к столику.
Валери отложила телефон в сторону.
— Ну вот, все остается по-прежнему, не так ли? Королева привлекает к себе всеобщее внимание сумасшедшими выходками. Зато публика в восторге.
— Ты не хочешь съездить к доктору?
— Нет, я хочу домой.
— А мне кажется, тебе лучше не быть одной.
Лицо ее казалось еще более бледным, чем тогда, на встрече выпускников. Руки все в пластырях и старческих синяках.
— Домой не в свою квартиру, а в Чайна-Лейк. — Наши взгляды встретились. — Ты меня понимаешь?
Я поняла, повернулась к женщине-офицеру и сказала:
— Я увезу ее.
«Мустанг» пробирался сквозь дневные пробки. Небо над проводами высоковольтной линии казалось почти коричневым из-за чудовищного пекла, но Валери зябко куталась в плащ, не вынимая рук из карманов.
— К себе домой заехать не хочешь? — спросила я.
Она покачала головой:
— Я так и не разбирала чемодан после встречи выпускников. Все необходимое у меня в этом чемодане. — Она печально улыбнулась: — Вот они, преимущества паранойи — ты всегда готов к бегству.
— На самолет сможешь сесть?
— Да.
— А на билет из Санта-Барбары до Чайна-Лейк у тебя хватит?
— Никаких проблем. Мне же только в одну сторону.
Я не стала отвечать на эти пустые словеса, лишь прибавила скорости. Битком забитое шоссе напоминало гигантское варево — обычное дело, полуденный час пик в Лос-Анджелесе.
— Вэл, а у тебя остался кто-то из семьи в Чайна-Лейк?
— Все, тут пелена лжи спадает! — Она как-то по-птичьи нахохлилась и снова поникла. — Забудь, что я там говорила на встрече выпускников. Кто старое помянет, и все такое… Чушь все это. Я с родной матерью не разговаривала целый год. И в Чайна-Лейк-то ехала, чтобы помириться с ней, да все равно тихонько слиняла. Так и не повидались. — Ее бледные щеки окрасил румянец.
Я молча вела машину, и Валери, выждав несколько секунд, спросила:
— Ну? Что-нибудь скажешь на это?
— Нет. — Я глянула в зеркальце заднего вида. — Не возражаешь, если мы поговорим о твоей болезни?
— Я не сплю уже пятьдесят шесть ночей.
Я чертыхнулась.
— Я теперь как паршивая ночная зверушка. — Она смотрела в лобовое стекло перед собой. — Но вижу сны, даже когда бодрствую. Это какое-то странное видение… — Она дотронулась до виска. — Вроде красного восхода, ослепляющего меня. Сначала появляется он, потом галлюцинации. — Валери вздохнула. — Но это не так уж и плохо. Иногда я чувствую себя прямо-таки кинозвездой.
— Ну, об этом ты всегда мечтала.
— А знаешь, я работала с микрофоном. Должна была орать, чтобы расчистили проход. — Она усмехнулась. — А потом выпрыгивали рекламные мальчики. Так что я у них в супермаркете была настоящей дивой, и моя мечта стать кинозвездой, считай, сбылась. Другое дело — эта жуткая паранойя и мерзкие побочные явления. С ними мне совсем не до смеха.
Я взглянула на нее, и она показала на свой парик:
— Ты думаешь, я облысела после химиотерапии?
Я пожала плечами.
— Ничего подобного. Это из-за трихотилломании. Знаешь, что это такое? Волосы себе выдергивала. Прядь за прядью. Я же превратилась в бильярдный шар! — Она на мгновение умолкла, чтобы успокоиться. — А еще я не чувствую боли. Мои мозги искрошились в полное дерьмо, сама я разваливаюсь на части, и при этом мне не больно. Ни в одном месте! Вот ударь меня кирпичом, я и глазом не моргну.