казались слишком похожими, – сказал:

– Минули годы с тех пор, как королевские особы Неблагого двора называли слуа этим титулом.

Шолто понес Мистраля к большой кровати у дальней стены спальни. Я повернулась ответить стражу.

– Значит, годы прошли с тех пор, как Неблагой двор отдавал слуа должное. Я пришла сюда сегодня в поисках приюта и убежища, пришла к слуа, а не к Благим или Неблагим сидхе. Пришла, неся нерожденное дитя вашего царя, искать безопасности среди его народа.

– Так слухи верны? Ты носишь дитя Шолто?

– Да.

– Оставь их, Чаттан, – сказал второй страж, Ивар. – Им надо помочь раненому.

Чаттан поклонился и закрыл двери, но закрывая, смотрел на меня со значением. Я смотрела на него в ответ – этот взгляд был чем-то важен. Бывают мгновения, когда я чувствую поблизости не только магию, но и веяние судьбы. Я знала, что Чаттан важен для будущего, а может, не он сам, а тот короткий разговор, который между нами состоялся. Я это чувствовала, и пока двери не затворились, не могла оторваться и пойти к кровати посмотреть на Мистраля.

Шолто вместе с врачом сняли с него одежду. Я его помнила таким сильным, таким живым, а теперь он лежал на кровати будто мертвый. Грудь поднималась и опускалась, но дыхание было неглубоким, а кожа по-прежнему сохраняла нездоровый серый оттенок. Без одежды стало видно, какое множество ран испещрило его тело. Я успела насчитать семь, пока Шолто не подошел ко мне. Он схватил меня за руку, и отвел от кровати.

– Ты побледнела, моя принцесса. Присядь.

Я покачала головой.

– Это Мистраль ранен, не я.

Шолто взял обе мои руки в свои и заглянул мне в глаза. Он смотрел на меня испытующе, потом выпустил одну руку и потрогал мой лоб.

– У тебя кожа слишком холодная.

– Я долго была на морозе, Шолто.

Я попыталась посмотреть на кровать, высунувшись из-за Шолто.

– Мередит, если дойдет до выбора – велеть целителю заниматься тобой и детьми или спасать Мистраля, я выберу тебя и детей. Так что сядь и дай мне убедиться, что ты не впадаешь снова в шок. Мчаться с Дикой охотой – не самое обычное женское занятие, а беременная, будь то женщина или богиня, во главе охоты – дело неслыханное.

Я слышала, что он говорит, но в голове крутилась одна мысль – что Мистраль может умереть.

Шолто до боли сжал мою руку, так что я нахмурилась и попыталась освободиться.

– Ты делаешь мне больно, – сказала я.

– Я бы тебя встряхнул за плечи, но боюсь повредить детям. Мередит, мне нужно, чтобы ты подумала о себе, а мы тогда сможем думать о Мистрале. Ты меня понимаешь?

Он отпустил мою руку и заботливо довел за локоть до кресла, которое здесь, конечно, стояло все время. Я до этого момента будто не видела обстановку, я вообще видела только Мистраля, Шолто, да еще целителя, но и его уже смутно. Неужели у меня шок? Я снова впала в шок, как только ослабла магия? Или просто события этой ночи наконец навалились на меня?

Кресло, в которое меня усадил Шолто, было просторным. Подлокотники резного дерева отшлифованы годами прикосновений. Подушки – мягкие, перекинутая через спинку накидка – шелковая, темнопурпурная, цвета спелого винограда или самого темного вина. Я оглядела спальню: почти все ее убранство было выдержано в пурпурных и винно-красных тонах. Наверное, я ожидала черно-серых тонов, как в покоях королевы Андаис. Шолто так много времени проводил при дворе, стараясь во всем походить на Неблагих сидхе, что я просто решила, будто он и дом свой отделает в черных тонах придворной одежды. Но действительность не имела ничего общего с тем, что я воображала.

Среди пурпурного и винно-красного виднелись сполохи алого и лилового, проблески золота и мазки желтого, переплетенные с более темными цветами. Моя собственная квартира в Лос-Анджелесе была отделана в винно-красных и темно-розовых тонах. До сих пор мне не приходило в голову, что мой супруг, кем бы он ни был, может иметь свое мнение насчет декора интерьера. Я беременна близнецами, но понятия не имею, какие цвета любят их отцы, кроме разве что Галена. Что Гален любит зеленый, я знаю с детства. Но никто больше, даже Дойл и потерянный мной Холод, не успел рассказать мне о своих пристрастиях и вкусах в житейских мелочах. Любимые цвета, гладкое дерево или ковры и подушки – что они предпочитают? Я представления не имела. Мы жили от опасности к опасности, а в промежутках работали без продыха, чтобы свести концы с концами, у нас просто не было времени побеспокоиться о тех мелочах, которые обычно обсуждают влюбленные пары.

Я свои юные годы провела вместе с отцом в мире людей – американцев, если точнее, – так что имела понятие о том, как ведут себя супруги. Но у меня была та же проблема, что у всех королевских особ: мы пытаемся вести себя как обычные люди, но в конце концов понимаем, что это просто невозможно. Что положение, которое мы занимаем, всегда будет нас обязывать.

Передо мной возник Шолто с кубком в руках. Над кубком поднимался пар, распространяя густой, теплый и сладкий аромат. Я различила часть входящих в напиток специй, но не все.

– Глинтвейн. Но я не могу пить, я ведь беременна.

От кровати подал голос целитель:

– Вы видели, как слуга принес вино?

Я удивленно заморгала поверх плеча Шолто.

– Нет.

– Вам нужно что-нибудь принять, принцесса Мередит. У вас снова развивается шок, а сколько раз за ночь вы можете себе позволить впасть в шок, будучи беременной близнецами? На здоровье это состояние отражается плохо, и пусть вы происходите от божеств плодородия, что вам на пользу, но в ваших предках есть и люди, и брауни. И те, и другие не застрахованы от осложнений.

– Вы много знаете о брауни? – спросила я. Шолто в этот момент вкладывал кубок мне в руки. Мне пришлось держать гладкую деревянную посудину двумя руками.

– За время, проведенное у нас, Генри пришлось лечить многих из малых фейри, – пояснил Шолто. – Интерес к нашему разнообразию форм был одной из причин, что привели его к нам. Он надеялся многое узнать.

– Так вы помогали брауни при родах? – спросила я.

Шолто подтолкнул кубок к моим губам. Мои руки держали кубок, но не поднимали его. Я была странно расслаблена, все казалось каким-то не важным. Правы они. Мне нужно что-то принять.

– Да, – ответил доктор. – И заверяю вас, принцесса, что один бокал глинтвейна не повредит ни вам, ни вашим детям. Зато он поможет яснее мыслить и согреет вас после всех ужасов, которые вам довелось увидеть этой ночью.

Голос у него был очень добрый, а карие глаза полны искренности.

– Вы колдун, – поняла я.

– И хороший, не сомневайтесь. Но я на самом деле учился медицине и целитель я настоящий. Я из тех, кого нынешние люди зовут экстрасенсами. В мои времена мое колдовство вкупе с горбом на спине ставили меня в смертельную опасность – меня могли казнить за шашни с дьяволом.

– Прежним царем слуа, – сказала я.

Он кивнул.

– Меня заметили как-то ночью в компании слуа, и моя судьба в мире людей была решена. А теперь выпейте. Пейте и будьте здоровы.

В его словах слышалась не одна только доброта. В них была сила. Пейте и будьте здоровы. Я понимала, что в словах его есть магия и воля, а в вине – не только специи.

Шолто держал мне кубок, и с первым же глотком горячей пряной жидкости я почувствовала себя более собранной. От горла по всему телу приятной волной растеклось тепло. Словно я укуталась зимней ночью в любимый плед, в одной руке чашка горячего чая, в другой – любимая книжка, а на коленях устроил голову любимый мужчина. И все это заключалось в одном бокале горячего вина.