Он наклонился ко мне, взял мое лицо в ладони, попытался поднять его для поцелуя. Обычно я бы подняла губы ему навстречу, но сейчас — нет. Я сидела, заставляя его наклоняться все ниже, рукой держала халат и смотрела, как он нагибается. Жан-Клод остановился, когда наши губы едва не соприкоснулись, отодвинулся, чтобы я ясно видела его лицо.

— Ты меня столько раз целовала с этим сладким вкусом твоей крови на губах, но сейчас я вижу у тебя на лице нежелание, ощущаю его в твоем теле. Почему?

Он смотрел мне в лицо, хотя я знала, что он мог бы сбросить щиты и тут же точно узнать, что я думаю. Может быть, он этого и боялся.

Почему, спросил он? Потому что он слизнул с пальцев мою кровь? Я целовала его, когда он только отрывался от моей вены. Я целовала его, когда мой или его рот был уколот его клыками. Я привыкла капельку этого сладкого медного вкуса считать афродизиаком, потому что стала ассоциировать его с Жан- Клодом и с другими. Даже Ричард любил вкус капельки крови — ненавидел себя за это, но ему нравилось.

Жан-Клод отодвинулся, выпустив мое лицо из сошедшихся ладоней. И очень грустными стали у него глаза. Я схватила его за руку:

— Не надо.

— Что не надо, ma petite? Не надо переставать скрывать, кто я? Я не могу быть человеком, ma petite, даже для тебя. Я думал, будто самое худшее в том, что мы притворялись людьми, ты и я, это наносило ущерб нашей силе, но не это ранит мне сердце.

Я выпустила его руку. Мне не хотелось задавать следующий вопрос, но я знала, что это надо сделать — или получить клеймо труса. Сглотнув пересохшим до боли горлом, я спросила:

— А что ранит тебе сердце?

Это был едва слышный шепот, но вопрос я задала. Очко в мою пользу.

— Что ты от меня отворачиваешься из-за такой мелочи. Я слизнул твою кровь с пальцев, и ты не хочешь целовать меня.

— Я бы поцеловала тебя.

Он покачал головой:

— Но тебе не хотелось.

С этим я спорить не могла. Отчасти жалела, что не могу, отчасти нет.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросила я.

— Я хочу, чтобы вы с Ричардом приняли сами себя, каковы вы есть, и мне уже некогда ждать этого чуда.

— Что это должно значить? — спросила я.

— Ты обещала накормить ardeur от Реквиема, если он вырвется из-под твоей силы. Ты берешь свое слово обратно?

Я посмотрела на другого вампира, лежащего на груде подушек спиной к Жан-Клоду.

— Пока что ardeur еще не поднялся ни для кого из нас. Я думала, нам следует за оставшееся время выработать стратегию.

— Стратегию чего, ma petite? Это не битва ножей и пистолетов. Она куда более тихого сорта, хотя в результате не менее опасна.

Я все качала головой, и первая струйка крови потекла у меня по горлу. Не от покачивания, а оттого что пульс у меня забился быстрее.

— Мы не будем кормить ardeur до того, как это будет нужно.

— Твоя сила растет, и ты все больше походишь на Белль Морт, — сказал Реквием.

— О чем это ты?

— Белль обычно обещала напитать на нас ardeur, а потом говорила, что имела в виду не сейчас, а потом. Всегда потом. И это могло быть очень потом, когда она хотела играть в свои жестокие игры.

— Я не играю, — возразила я, — я боюсь.

— Если ты сейчас будешь питаться от него, и он снова окажется околдован, то ты не сможешь питаться ни от кого из кандидатов в pomme de sang. Мы им покажем, в каком состоянии Реквием, и скажем, что ты слишком сильна стала для таких игр.

— А если он не подпадет снова под мои чары?

— Тогда некоторых из кандидатов ты сможешь попробовать без секса.

Я все мотала головой.

— Ardeur растет, ma petite, и ты должна это признать. То, что мы видели сегодня и накануне ночью, убеждает, что притворство больше не поможет.

— Я не притворяюсь.

— Притворяешься.

— В чем я притворяюсь? — спросила я.

— Прости, мне очень жаль, но мы должны признать правду.

Я подползла к ногам кровати. Кровь текла струйкой по горлу, как щекочущие пальцы. Мне было так страшно, что на языке ощущался металлический вкус.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты суккуб моего инкуба, ma petite. Ты питаешься, как питаются вампиры, но сексом, а не кровью.

— Это я знаю, — сказала я злобно, потому что не хотела говорить испуганно.

— Ты говоришь, что знаешь, но знаешь ты здесь, — он коснулся моего лба, — а не здесь. — Он коснулся сердца. — Ты на самом деле не веришь, что ты вампир.

— Я не вампир.

— Не в традиционном смысле, нет, но только потому, что ты можешь черпать от Дамиана и Натэниела. Не черпая от них энергию, не кормя ardeur вовремя, ты станешь испытывать слабость.

— Ты годами обходился без кормления ardeur’а всерьез. Прежний мастер Сент-Луиса ни за что не позволила бы тебе питать ardeur полностью.

— Oui, Николаос боялась той силы, которой я мог бы достигнуть. Мастер города, который меня ей продал, тоже боялся. И отослал меня к Николаос, рассчитывая, что ее детское тело я не стану соблазнять по своей воле.

— Она выглядела лет на двенадцать-тринадцать. Есть места, где это разрешено законом.

Он покачал головой:

— Не для меня. — Его передернуло. — Ты ее видела, ma petite. Ты можешь себе представить, чтобы я добровольно привлекал к себе ее внимание в этом смысле?

Я покачала головой:

— Нет, она была просто жутью.

Он кивнул:

— Жуть — такое наименование подойдет, хотя есть и другие слова. — Он встряхнул головой, будто прочищая мозг от таких мыслей. — Будь ты другой, которая легче относится к своим связям, то быть суккубом моего инкуба было бы проще. Ты бы питалась от кого только захочешь. Ты — человек, применение вампирских фокусов для тебя не вне закона.

— Не так, — возразила я. — Запрещается использование магии или парапсихических способностей для вовлечения или завлечения колдовским способом в участие в половом акте. Это рассматривается как наркотик для изнасилования на свидании.

Он кивнул:

— Я не знал, что закон расширен и теперь это тоже включает.

Я пожала плечами:

— Слежу за новыми законами. Это часть моей работы.

Он снова кивнул.

— Но все же, ma petite, многие с охотой пришли бы на зов твоего тела. У тебя