— Начинаю шить. Заранее прошу прощения, что будет больно.
И я ощутила укол первого прохода иглы, но это должен был быть не последний. Чтобы не было шрамов, использовали более тонкую иглу и более тонкую нить. Получается дольше, и больше нужно швов. Вот не уверена, что моя суетность стоит таких жертв.
Эдуард отвлекал меня разговором, пока остальные старались удержать неподвижно. Он рассказывал про Донну и детей. Шептал о той работе в Южной Америке, куда я с ним не ездила, рассказывал, как пришлось убивать тварей, которых я только в книжке видела. Он столько сообщал личных подробностей, сколько никогда в жизни я от него не слышала. Пока я готова лежать тихо, он мне будет шептать свои тайны.
Я ждала, чтобы боль притупилась, но бывает такая боль, которая не притупляется. Эта вот была острой и тошнотворной, и ощущение стягиваемых разрезов кожи было таким, что мой желудок не выдерживал.
— Стошнит сейчас, — сумела я сказать.
— Сейчас ее стошнит, — повторил Эдуард, и державшие меня руки убрались. Я слишком быстро попыталась перевернуться набок и отдала всю еду, которую сумела удержать на месте убийства. Вегас действительно оказывался для меня городом развлечений.
Свежая боль в животе прорезалась иногда и в середине рвоты. Доктор вытер мне рот, потом снова положил на спину.
— Она вытянула несколько швов.
— Простите, — сумела я сказать.
Голос у врача стал сердитый:
— Мне надо, чтобы ее держали. Она все равно дергается, и если у нее будет рвота от боли, швы могут не выдержать.
— Что мы должны делать? — спросил Виктор.
А я была счастлива, что он сейчас меня не зашивает. Пусть говорят хоть целую вечность, лишь бы снова не начали. Я поняла, что тут не только боль, а еще и ощущение.
— Держите ее, — велел доктор.
Растворы в капельнице помогли прояснить мысли и зрение, и я теперь его четко видела. Он был афроамериканец, стриженый почти наголо, среднего сложения, с маленькими уверенными руками. На нем был зеленый хирургический халат поверх одежды и латексные перчатки.
Эдуард убрал руки от моего лица, чтобы прижать плечи к столу. Виктор взял ноги, предоставляя Олафу руку, которую до того держал. Когда гигант начал возражать, Виктор ответил:
— Я оборотень. И ни один человек, как бы ни был силен, со мной не сравнится.
Олафу это не понравилось, но он взял меня за руку выше локтя, а Виктор залез на стол — прижать нижнюю часть тела. Он был силен. Все они сильны, но я тоже, благодаря вампирским меткам Жан- Клода.
Эдуард надавил как следует, прижимая мне плечи, но я не смогла не дернуться, когда игла снова пошла через кожу.
— Кричи, — сказал Эдуард.
— Что?
— Кричи, Анита. Боль надо выпустить так или этак. Если будешь кричать, может быть, сумеешь не шевелиться.
— Если начну орать, я не смогу прекратить.
— Мы никому не расскажем, — сказал Бернардо поверх руки, которую прижимал к столу почти отчаянно.
Игла воткнулась в кожу, потянула. Я открыла рот и завопила. Весь свой страх, все желание драться или бежать вложила я в этот крик. Орала со всей скоростью, с которой успевала втягивать в себя воздух. Орала, рыдала, ругалась, но перестала дергаться.
Когда врач закончил шить, меня трясло в испарине, тошнило, глаза не видели, саднило горло, но дело было сделано.
Опустевший пакет прозрачной жидкости врач заменил на новый.
— Она опять в шоке, мне это не нравится.
Кто-то принес одеяло, меня накрыли. Я сумела сказать хрипло, сама не узнавая своего голоса:
— Надо уходить. Сюда придет Виви, да и за Полой Чу надо присмотреть.
— Вы никуда не пойдете, пока еще один пакет раствора не прокапаем, — отрезал доктор.
Эдуард снова держал мне голову, поглаживая край волос, где прилип к лицу мокрый локон.
— Он прав. В таком виде ты никуда ехать не можешь.
— Мы поедем и проследим, чтобы Пола Чу не ушла, — сказал Олаф.
— Да, — подтвердил Бернардо, — Это мы можем.
Они уехали, а мне принесли еще одеяло, потому что зубы начали стучать. Эдуард снова прикоснулся к моему лицу.
— Отдыхай, я тут буду.
Я не собиралась спать, но как только меня перестало трясти, трудно стало держать глаза открытыми. Сюда ехала Вивиана, но тут мне ни черта не сделать, и я это понимала, а потому погрузилась в сон, давая телу начать заживление. Последнее, что я видела, — как Эдуард подтягивает стул, чтобы оказаться рядом со мной и при этом видеть все двери. Я не могла не улыбнуться и ушла в теплоту одеял и усталость тела.
Мне снился сон, и в этом сне я шла по белому коридору с дверями по обе стороны. За этими дверями что-то было, но что — я не знала. Вдруг у одной двери задребезжала ручка, и это меня испугало. Я пошла быстрее и заметила, что я одета в длинное белое платье — тяжелое, стесняющее движения. Никогда у меня такого платья не было. Между дверями поблескивали зеркала, и я краем глаза увидела свое отражение. Бледный овал лица, черные волосы, уложенные на макушке, искусно рассыпанные по плечам кудри. И в волосах перо, а вокруг шеи — драгоценности. Не мой это был сон.
В следующем зеркале я увидела рядом с собой другую женщину. Она была одета в красное, цвет жатого бархата и розовых лепестков. Когда она двигалась, сверкало золото. Она одела меня в белое и серебристое, в сверкание бриллиантов, сама была одета в золото и рубины.
Я заставила себя остановиться в беге по коридору, который никак не укорачивался, повернулась к зеркалу, и увидела, что она смотрит на меня, стоя прямо за плечом моего отражения.
— Белль Морт! — прошептала я, и сразу, будто звук ее имени заставил ее материализоваться, ее рука обняла меня за плечи, притянула спиной к груди. Она была чуть-чуть пониже меня, но на каблуках — выше. И волосы у нас были примерно одного оттенка черного, но у меня глаза самого темного карего цвета, а у нее — почти янтарные.
— Ты очень занята последнее время, ma petite, — прошептала она, приникая алыми губами к белизне моей шеи.
— Нет, — сказала я.
Она всего лишь оставила совершенный отпечаток помады у меня на коже, улыбнулась мне из-за плеча, придвинула лицо к моему лицу.
— Тебе разве не понравилось в прошлый раз, ma petite?
Я хотела сказать «нет», но у нее самолюбие было слишком огромное и странно ранимое, чтобы я могла сказать правду — если это была правда. Она пришла ко мне, когда я была без сознания, почти при смерти, и у нас с ней был секс. Она напитала меня достаточной энергией, чтобы я пришла в себя и стала питаться в реальном мире, чтобы спасти себя, Жан-Клода и Ричарда, хотя не знаю, какие у нее были чувства к нашему царю волков. Но спасти Жан-Клода и меня она хотела. Я так и не знаю точно до сих пор, зачем она это сделала. Белль никогда ничего не делает без выгоды для себя.
Ее рука скользнула по белой груди моего платья, пальцы ушли за корсаж. Я схватила ее за руку, не пуская дальше.
