— Ты хочешь сказать, что я самоуверенна?
— Я хочу сказать только правду. Je t'aime, ma petite.
— И я тебя люблю.
Он повесил трубку а я подумала что он прав. Мы закончили разговор, но у меня осталось ощущение, что он прошел плохо, или что Жан-Клод не все сказал, что должен был сказать. Я люблю Жан-Клода, люблю Ашера, но скучаю по своему дому. И еще мне не хватает времени, когда мы с Жан-Клодом наедине. С нами всегда Ашер или еще кто-нибудь, потому что мы в конце концов поняли, что среди нас есть шпион. А может быть, я слишком сурова: есть сплетня. Вампиры любят сплетничать. Можно подумать, что такая долгая жизнь превращает их в философов или мыслителей, и с немногими именно это и происходит, но в основной массе это обычные люди, только очень долго живущие, и они обожают слухи и сплетни. И мы постарались подкинуть на мельницу слухов весть, будто Жан-Клод много времени проводит со своими мужчинами. Но это значило, что теперь я редко оставалась наедине с кем бы то ни было, Я люблю их всех, или симпатизирую по крайней мере, но хотелось бы хоть немного времени проводить с ними наедине. Но как, черт побери, крутить роман с таким количеством мужчин и при этом иметь капельку уединения? Понятия не имею. И забудьте то время, когда я еще могла остаться наедине с собой: этого тоже уже не бывало. Дошло до того, что одна я бываю только в машине, по дороге на какую-нибудь работу или обратно. Это надо поменять, но как — я не знала.
Но сегодня у меня была одна проблема: найти серийного убийцу. Я знала, что мне нужно повидать викканскую жрицу и королеву всех тигров Вегаса… то есть прошу прощения, Чанг всех тигров. И с тиграми надо разобраться, пока еще не слишком темно. Итак, есть четкие цели и ограничения по времени. Если расследование такого жуткого убийства проще, чем моя личная жизнь, значит, что-то очень сильно не так. Проблема в том, как исправить это самое «не так», да и что именно не так? Я только знала, что не слишком счастлива, как и некоторые из мужчин. Сейчас я начинала понимать, что в число недовольных может входить и Жан-Клод. А это уже нехорошо.
Я вышла из машины. Трое мужчин направились ко мне, и по лицам было видно, что сейчас они тоже спорили. Класс. Будем вместе мрачно ворчать.
В основном Эдуард объяснял Олафу, чтобы держался от меня подальше. Олаф ему отвечал, что если я с Эдуардом не трахаюсь, тогда это не его собачье дело. Странно. Если бы Эдуард меня имел, Олаф бы тогда решил, что я неприкосновенна. Очевидно, Эдуарду вообще не приходило в голову на эту тему соврать. Я была этому рада, потому что вряд ли сумела бы притвориться. Не говоря уже о том, что если бы эти слухи дошли до Донны они бы ей разбили сердце, а их сын — приемный сын Эдуарда — Питер не простил бы ни его ни меня. Какая-то фрейдистская жуть, как по-моему.
Хорошая новость состояла в том, что вскоре должны были прийти ордера. Эдуард знал номер факса местной полиции.
— Ты и вправду здесь уже работал, — сказала я
Он кивнул.
До меня дошла одна вещь, и я обругала себя дурой, что раньше не поняла.
— Ты местного истребителя знал?
— Да.
В стиле Эдуарда. Ответ точно на вопрос.
Я смотрела ему в лицо. Вряд ли в глазах можно было что-то прочесть, даже если бы не было черных очков, но… но спросить надо было.
— И как он?
— Приемлемо.
— Не то чтобы особенно хорошо?
— У него было больше правил, чем у тебя или у меня. Они его ограничивали.
Совершенно бесстрастный голос, без тени эмоций.
— Значит, ты и погибших оперативников знал?
Он покачал головой:
— Только Колдуна.
— Колдуна?
— Рэнди Шермана.
Я посмотрела ему в лицо:
— Ты видел в морге человека, которого знал, с которым работал, и это тебя не… — я повела руками, будто пытаясь вытащить нужное слово из воздуха, — не тронуло?
Вопрос был неадекватный, но слишком глупо было бы спрашивать Эдуарда, что он при этом чувствовал.
— Такой вопрос только женщина может задать, — сказал Олаф.
Я кивнула:
— Ты абсолютно прав, но я — женщина, то есть я должна была спросить. Меня бы больше взволновало, если бы пришлось осматривать труп человека, которого я знала. Даже с незнакомцем это было тяжело. Я все время вспоминала ребят из СВАТ, с которыми познакомилась чуть раньше, и знала, что все вот эти убитые были такие же высокие, профессиональные, полные жизни — и вот их нет.
— У тебя было бы больше чувств, — сказал Эдуард, — но они не помешали бы тебе делать свою работу. Иногда от горя работаешь лучше.
— Мне сказать спасибо за комплимент?
— Моя реакция тебе не нравится, Анита, но я видал очень много погибших, которых знал при жизни. Через какое-то время начинаешь с этим справляться или переходишь на кабинетную работу. Второе меня не устраивает.
Мне хотелось на него сорваться. Но я знала, что он любит Донну и детей, я даже была уверена, что и я ему не безразлична, но отсутствие эмоций по поводу людей в морге напомнило мне, что Эдуард для меня все еще загадка. Может быть, неразрешимая.
— Не задумывайся слишком сильно, — сказал Бернардо.
Я обернулась, готовая сорваться, потому что сорваться на него — куда проще, чем орать на Эдуарда.
— Это как понимать?
— Понимать так, что ведешь себя сейчас по-девичьи, когда как раз надо быть тем мужиком, которым ты умеешь быть, а не вывихивать себе мозги по поводу Теда. Сейчас нужно ему доверять, а не сомневаться в нем.
— Я доверяю.
— Тогда оставь тему, Анита.
Я открыла рот, закрыла, повернулась к Эдуарду.
— Мне этого не понять?
— Не понять, — ответил он.
Я сделала отметающий жест:
— Ну, ладно. Давайте тогда займемся чем-нибудь полезным.
— Когда будем выполнять ордер, с нами по настоянию полиции будет СВАТ. В Вегасе к этому относятся очень серьезно.
Голос у Эдуарда был совершенно пустой. Будто эмоции вообще его не касались.
— Мы за ними не охотимся — мы только собираем информацию. Оба мы с тобой более чем уверены, что Макс слишком держится в струе, чтобы одобрить убийство полисмена.
— Во-первых, в Вегасе, если у нас на руках ордер, СВАТ идет с нами. Они всерьез, шуток не понимают. Во-вторых, у Макса отличные связи, Анита, и потому местные копы не захотят, чтобы мы ввалились к его жене и родным с ордером на ликвидацию, и никто при этом за нами не присматривал.
— Они действительно думают, что мы ворвемся и начнем стрельбу? — спросила я. Эдуард посмотрел на меня — наиболее выразительным взглядом за последние несколько минут. — У меня такая плохая
