Я огляделся. Чуть поодаль в промоине рассыпавшаяся хищная лапа еще топорщила свои чудовищные когти. На следующем выступе в отломе стены виднелась белая челюсть с кинжалообразными черными зубами. Эмаль на них блестела, как у живого зверя. В дне промоины и в наносах в котловине, везде были разломанные кости — позвонки, части черепов, мослы громадных лап.

Отчетливо представилась вдруг мне бескрайняя приморская низменность. Угрюмые болотные кипарисы с сильно расширявшимися книзу стволами, с жесткой, словно вырезанной из картона, зеленью теснились один к другому, образуя непроницаемую стену. Пестрые мхи, оранжевые ядовито-зеленые грибы, лишайники и папоротники неряшливыми космами и растрепанными клочьями свисали с ветвей. Тяжкое, мертвое молчание царило в парном, застоявшемся воздухе страшного леса, тянувшегося на необозримые пространства вдоль берегов материка. Глубокие каналы с черной, непрозрачной водой там и сям прорезали грозные стены деревьев. Кое-где каналы и протоки расширялись в заросшие густой болотной растительностью пруды и озера.

В сторону этих мрачных мест серо-голубые твари, по облику более всего напоминавшие мне тираннозавров, гнали стадо ящеров. Они были разной породы — хищные и травоядные, большие и маленькие — все вперемежку, как десятки миллионов лет спустя и находили их мы. Серо-голубые управлялись с сородичами умело и споро: грозным рыком, щелканьем челюстей, а то и ударом мощного хвоста возвращая в стадо пытавшееся улизнуть зверье, подстегивая строптивых и усталых.

Стадо перевалило плоский бугор и очутилось в большой ложбине, отсеченной обрывистой песчаной стеной от широкой полноводной реки. Животные растеклись по ложбине и остановились, окруженные редкой цепью конвоиров. Клубы пыли, как дым большого пожара, медленно поднимались над их спинами.

Еще перед бугром два стража из числа замыкающих отбили от общей массы трех крупных ящеров и погнали влево, вниз по теченью реки. Достигнув берега, они какое-то время следовали вдоль него. Затем остановились, один из конвоиров, хищно оскалившись, начал наступать на толстую бурую тварь, пугливо вертевшую маленькой головой на тонкой змеиной шее. Она шарахнулась в сторону. Страж хлестнул ее кончиком хвоста по широкому заду, и тварь, жалобно вопя, побежала в сторону кипарисовых зарослей. Неторопливыми прыжками серо-голубой следовал за ней, иногда подгоняя ее коротким раскатистым рыком.

Выбрав место, где был удобный спуск к реке, серо-голубой позволил твари напиться. Пока она жадно глотала мутную тепловатую воду, конвоир неслышными шагами обошел животное сбоку. В последний миг жертва почуяла что-то, испуганно вскинула голову, но было уже поздно. Срезанная молниеносным движением огромных челюстей, она упала в воду.

Отпрыгнув в сторону, убийца дождался, пока перестанет биться в агонии тело, и несколькими толчками мощной когтистой лапы спихнул его в реку. Течение подхватило труп и неторопливо повлекло под сумрачную сень кипарисов, в болотные заводи, которые надежно укроют все следы.

Склонившись над водой, серо-голубой ополоснул морду, смывая кровь, фыркнул и вприпрыжку понесся назад. Достигнув места, где его напарник охранял двух других животных, он увел одно из них и прикончил на том же месте, что и бурую тварь. Со второй жертвой — короткошеим гигантом с костяным шипастым воротником — ему пришлось повозиться.

Искупавшись, смыв с тела кровь, ящер направился к товарищу, расправившемуся уже с третьим из обреченных, и вместе с ним поскакал к стаду.

К закату в ложбине осталась одна мелочь, не способная оказать сопротивление гигантам-убийцам. Ее окружили плотным кольцом и перебили на месте с невероятной быстротой.

Вот и еще одно кладбище.

«Наважденье!» — подумал я и тряхнул головой. Передо мной вновь были только кости. Никогда прежде меня не посещали такие виденья, яркие и последовательные, как кинофильм. Как-будто рассказ Богуша стал ключом к тайнам времени.

Подумать-то подумал, но не убедил себя. Впечатление, произведенное этим ужасным сном наяву, оказалось сильнее доводов разума.

«А остальные?» — спросил я себя.

Неужели все сидели по своим углам и млели от страха, заслышав в ночи чью-то тяжелую поступь? Может быть где-то собирались ватагами — кто рогатый, кто зубастый, кто просто гора мяса — и поджидали серо-голубых убийц. Ведь терять им было нечего. Поджидали и давили, резали, топтали, грызли душегубов. И так до тех пор, пока не остановилась проклятая машина, которая не остановилась у нас…

Настало лето. Отцвели в лесах ландыши, в палисадниках и садах — черемуха, утратила майскую яркость и свежеть листва. С юга часто налетали грозы, поливали землю теплым благодатным дождем. По вечерам обильная роса падала на траву и над рекой поднимались парные туманы.

Вот и сегодня еще один июньский вечер потухал, готовясь уступить место перемигивающейся редкими звездами ночи. Воздух был теплым и влажным. На село из лесу налетел ветер, пронесся, кружа мусор и пыль, и стих на лугах. Словно кто-то невидимый заполнил все пространство, каждый закоулок, щель, вызнал то, что хотел, и скрылся.

Невидимка раздул волосы стоявшей в дверном проеме Марии и заставил очнуться от невеселых раздумий. Подняв голову, молодая женщина огляделась. Слева в конце улицы над крыльцом магазина горела, чуть покачиваясь в сетчатом стакане, лампа.

«Уже девять», — подумала Мария. Лидка-продавщица всегда зажигала свет над входом ровно в девять.

Мария глубоко вздохнула и, замкнув дверь, свернула на улицу, ведущую к клубу. В тени высоких тополей и ветвистых лип копился вечерний сумрак. Навстречу медленно, опираясь на клюку, брел старик Зиновий.

— Здравствуйте, дедушка, — Мария остановилась перед ним и откинула за ухо прядь волос. — Как ваше здоровье?

— Здравствуй, красавица! — ответил старик и улыбнулся. Его глаза с тяжелыми морщинистыми веками превратились в узкие щелочки. — Спасибо. После того лекарства, что ты привезла, совсем перестал кашлять, и грудь больше не болит. А то, как покурю, к утру мочи нет, кашель замучивает, ну прямо всю грудь рвет, поживу еще. Может, на Золотого медведя еще разок доведется взглянуть.

— Какого медведя?! — удивилась Мария.

— О! — Зиновий вскинул седую, как лунь, голову. — Давай вон присядем, а то ноги не держат, я тебе расскажу.

Старик зашаркал к лежавшему возле забора толстому ошкуренному бревну. Опустившись на него, он поставил клюку между ног, положил поверх руки и оперся на них подбородком. Мария села рядом.

— Старики хозяином звали… Давно было. Почитай лет на десять моложе тебя выглядел. Аккурат гульба была. На поляне — возле реки. Он и явился… Бабы испугались — визжат, кричат. Кто бежать бросился, кто камнем в землю врос, кто за ружьишком кинулся. Да не тут-то было. Он только глазами сверкнул — а глаза зеленые, как фонари горят — всех к месту точно и приклеило. Ни рукой, ни ногой не пошевельнуть.

— Глядим, стоит зверь большой, сам весь темный, почти черный, шерсть длинная, волной. И главное дело: когти золотые, а во лбу рог! Золотой тоже, витой весь!

— Мордой поворочал, оглядел всех и прямиком к Настасье…

— А кто это? — спросила Мария, пододвигаясь к старику.

— Красавица у нас первая была на деревне.

— Подошел, поклонился и рогом плеча коснулся. Рявкнул, топнул, а из-под лапы что-то ей под ноги