На следующее утро возле Реки под образом Дикты были найдены пятеро помощников Непи. Их спины и бока покрывали кровавые полосы. Все они были исхлестаны с ужасающей жестокостью, также как Непи после путешествия в Мир Светлого Будущего.
Один Табаки остался невредим. Он и рассказал людям о происшедшем, о каре Дикты.
Стэприх, оцепенев, слушал его, сжимая в одной руке острый камень, которым выцарапывал образы, в другой — пальцы ребенка. Родителей малыша больше нет! Нет его любимой красивой девочки! Нет его гордого смелого мальчика!
Стэприх вспомнил, как кормил их впервые, как судорожно напрягались тонкие шейки, проглатывая куски хлеба. Вспомнил и, опустив голову, зарыдал.
Неожиданный шум заставил его поднять ее. Табаки стоял перед людьми и торжествующе потрясал над головой караваем и новой одеждой. Дикта наградил его.
Стэприх приблизился. Смотрел, не веря глазам.
— Что уставился, старик! — злобно крикнул Табаки, лицо его перекосила подлая ухмылка. — Награда не хуже твоей. Это я сообщал Дикте обо всем, о каждом их шаге. Всемогущий ценит верных людей и карает непослушных!
Стэприх смотрел на образ Дикты, созданный им, на пять бесчувственных тел у своих ног, на Табаки, на сына своих приемных детей.
«Неужели у Веры и Предательства одна цена?!» — подумал он. Стремительно шагнул к Табаки и ударил камнем по голове. Предатель без звука свалился ему под ноги.
Даже не взглянув, жив Табаки или мертв, запрокинув голову, с окровавленным камнем в устремленной к небу руке, Стэприх закричал:
— Я ненавижу тебя, Дикта! Будь ты проклят! Мы все ненавидим тебя! Ты не всемогущий, ты — НЕГОДЯЙ! УБИЙЦА! Будь ты проклят!
Небо молчало. Люди боязливо жались в стороне. Они ждали кары.
— Я пойду их путем! И за мной пойдут другие! Я не верю тебе! Ты… ты… — Стэприх схватился за грудь. — Я хочу, чтобы ты умер! Умер, как он!
Старик наклонился и вонзил острый конец камня в спину предателя.
— Умри, Дикта! Умри, Дикта! — кричал Стэприх, рыдая. И некоторые люди тоже закричали, повторяя его слова.
И не были подвергнуты каре ни в эту ночь, ни в следующую.
Как обещал, Стэприх первым прошел путем Непи, вернулся и вывел в Мир Светлого Будущего свой народ. Ноги людей были черны от пепла человеческих тел, по которому они ступали в Шахте Мертвых. А впереди расстилался новый голубой и зеленый — мир без железных стен, без Дикты. И вскоре люди забыли о нем. Только Стэприх до самой смерти гадал, почему Дикта выпустил их. Может быть тиран умер? Или задумывает новую НЕВИДАННУЮ подлость?
Шепот мертвых
ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ
На этот раз в нашей рубрике вы прочтете не публиковавшееся ранее, хранившееся в семейном архиве произведение известного русского ученого и писателя И. А. Ефремова. По форме это отрывок из книги гобийских заметок «Дорога ветров», повествующей о его палеонтологических экспедициях 1946– 1948 гг., по содержанию — фантастический рассказ с острой социально-критической направленностью.
Все члены экспедиции уже спали. Только я и X[4] продолжали сидеть у догорающего костра, от которого остались лишь золотистые уголья, присыпанные белым пеплом саксаула. Черная масса Нэмэгэту громоздилась над нами, упираясь в звездное небо.
Мимо стороной прошел Богуш. Я проводил его худую сутулую фигуру взглядом. Когда она исчезла в темноте, спросил X.:
— Куда он так поздно?
— Куда! Куда каждую ночь ходит — на раскоп!
— Зачем?!
— Не знаю… Но думаю затем, что у него не все дома. — X. покрутил пальцем у виска, схватил ветку и бросил на угли, которые не могли уже зажечь ее.
Я посмотрел на него: лицо X. хранило нервно-недоброжелательный тон его слов. Поглядел во тьму — туда, где скрылся Богуш, и отпил из жестяной кружки крепкого сладкого чаю.
— Вы бы, Иван Антоныч, видели, что он там вытворяет, удивились бы. Вам, как руководителю экспедиции, следовало бы знать. Володенька ведь у нас не простой — с 58-й статьей. 10 лет дали, через 8 вышел, потому что во-о! — X. снова покрутил пальцем у виска.
— Я знаю, А. П., знаю. Перед отъездом меня инструктировали. У меня к нему никаких претензий нет. А у вас?..
— Нет у меня никаких претензий! Нет! — нервно и торопливо ответил X. — Только вы все же посмотрите, посмотрите, а то как бы нам… Вы его консепсию (именно так он произносил это слово) еще не знаете. — X. многозначительно помахал рукой в воздухе, но ничего больше не добавил. Впрочем, и так все было ясно.
Мне очень хотелось дать ему совет не лезть в чужие дела и заниматься своими. А то у нас один работает, а десятеро выясняют, что да как. Например, не выстукивает ли кто-нибудь на ребрах динозавра шифровку американцам или англичанам. Но я сдержался, хотя язык так и чесался. Я знал А. П. как порядочного человека, но в наше время…
— Говорили, до войны он работал со Свирским? X. кивнул.
— Да. Богуш хорошо начинал. Первый полный скелет динотерия на территории СССР, а может и Европы, не помню. А потом р-раз! и сел врагом народа.
— Угу, — поддакнул я и поднялся. — Спасибо за чай. — Последую вашему совету, схожу, погляжу, чем он там занимается.
Картина была впечатляющая: на краю раскопа, поджав к подбородку колени, обхватив ноги, сидел Богуш. Перед ним из стены кривыми когтями торчали ребра динозавра, а под ними на камешке горела свеча.
Ошеломленно смотрел я на все на это и думал, что зря грешил на А. П. Поминки на кладбище динозавров! Вот уж правда!
Некоторое время спустя Богуш, не поворачивая головы, сказал:
— Выходи! Чего прячешься?.. Кто там?! Я подошел и извинился.
— Иван Антоныч… А я думал это X. — голос Богуша помягчал. — Все крутится возле меня, вынюхивает. Вернемся, точно напишет.
— А. П. — порядочный человек.
— Все мы порядочные, — отозвался Богуш таким тоном, что я не стал с ним спорить.
— Зачем это? — спросил я. — Свечка.
— А там не только свечка, — усмехнулся Богуш, — там еще и крестик.
Я пригляделся. Действительно, в темноте я не заметил воткнутый в землю позади свечи связанный из двух веточек крест.
— Ну это вы зря, Владимир Андреич. Совсем зря. Сами на рожон лезете. Бог знает, что подумать могут. Мистика какая-то или знак. Приказывать не стану, но лучше вы прекратите это.
— А как с совестью быть?..
— Не могу сказать, потому что не знаю, о чем вы.
— Да-а… конечно… — протянул Богуш задумчиво. Закурил торопливо папиросу, жадно затянулся