раньше.

Маклахлан с трудом сделал глотательное движение, по его горлу вверх-вниз перекатывался кадык. — Если нужно, я привяжу ее к кровати.

— В этом нет необходимости, — мрачно сказал доктор. — Она сама будет делать все, что сможет. А теперь, пожалуйста, предоставьте заняться этим мне.

Маклахлан кивнул и повернулся к Эсме, как если бы она была следующей в перечне постигших его катастроф.

— Вы, — с решимостью сказал он, — пройдите со мной в кабинет. Мы должны уладить одно небольшое дело, вы и я.

Эсме в нерешительности медлила. Глаза Маклахлана сузились.

— Идемте же, мисс Гамильтон!

Доктор уже исчез за дверью. Маклахлан схватил Эсме за руку и почти грубо повел по коридору. Он распахнул дверь, пропустил Эсме вперед и с силой захлопнул створку за собой.

— Боже мой! — воскликнул он, тяжело вздохнув — Каким ужасным кошмаром обернулся этот день!

— Да уж, только для вас ли? — раздраженно сказала Эсме. — Разве ваше чрево сжимают спазмы, а не бедной миссис Кросби, разве вы истекаете кровью и боитесь потерять ребенка? Вот это, Маклахлан, настоящий кошмар.

Слишком идеальная челюсть Маклахлана задергалась.

— Мне небезразличны страдания Джулии, — проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Если бы я мог, я бы принял их на себя, но я не могу. Все, что я могу сделать, — это попытаться быть ей хорошим другом.

— Ох, каждой бы женщине такого друга! — ввернула она. — Вы развлекаетесь, разъезжаете по городу в обнимку с бутылкой бренди, пока она теряет вашего очередного ребенка!

Эсме продолжала стоять, чего Маклахлан не замечал или чему не придавал значения. Он нервно расхаживал между окнами, одной рукой держась за затылок, а другой упершись в бедро. Челюсти его сжимались все сильнее, на виске начала пульсировать жилка.

— Так что, — с вызовом сказала она, — вам нечего сказать в ответ?

Он неожиданно повернулся к ней:

— Теперь послушайте меня, вы, злоязычная маленькая ведьма. И слушайте хорошо, потому что я не намерен повторять дважды: ребенок Джулии Кросби вас не касается, как, впрочем, и меня, и оставим это.

— Конечно, я совершенно ни при чем, если у вас окажется по бастарду в каждом приходе, — парировала она.

— Вы, черт возьми, правы — не ваше это дело, — резко ответил он. — А хоть бы и так! Но пока я защищаюсь от ваших бредовых заявлений, позвольте также сказать мне, что сегодня я совсем не бездельничал и не пил.

— Конечно! Вы просто пропитались винными парами!

— Да, а вчера я пропитался кофе, — выпалил он. — По-видимому, ни я, ни лорд Девеллин не отличаемся большой грацией. Он пролил бренди мне на брюки.

Эсме не поверила ему.

— Ну да, вас целый день нет дома, а когда вы появляетесь, от вас пахнет, как будто вы побывали в канаве. Что прикажете думать?

Он наставил на нее палец.

— Мисс Гамильтон, если бы у меня было хоть какое-то желание выслушивать ворчанье, упреки и оскорбления, я бы обзавелся женой, а не чертовой гувернанткой! — прорычал он. — Кроме того, вам платят не за то, чтобы выдумали!

Эсме почувствовала, что взрывается.

— Нет, нет, мне платят… за что? — возмутилась она, когда он возобновил хождение взад-вперед. — За удовлетворение хозяйских инстинктов, когда у него зуд и требуется почесать? Напомните мне еще раз. Я что-то не очень поняла, какие у меня обязанности.

Он резко повернулся и схватил ее за плечи, приперев к двери.

— Замолчите, Эсме, — простонал он. — Хоть раз помолчите, Бога ради. — И он неожиданно начал яростно целовать ее.

Она пыталась вывернуться, но он удерживал ее между руками. Жесткая щетина на его подбородке царапала ей лицо, когда он снова и снова припадал к ее губам, сильные руки крепко сжимали плечи.

Она старалась отвернуть лицо. Его ноздри раздувались, рот был горячим и требовательным. Что-то внутри ее обмякло, отпустило ее, и она приоткрыла свой рот навстречу ему. Он впился в него, глубоко проник внутрь. Ее лопатки были прижаты к дереву двери, она начала дрожать. В его прикосновениях не было нежности, только темный, требовательный голод. Эсме стала отталкивать Аласдэра ладонями.

Внезапно он оторвался от ее губ и пристально посмотрел ей в глаза. Его ноздри все еще раздувались, дыхание оставалось учащенным. А затем его глаза закрылись.

— К черту все, — прошептал он. — Нет, к черту меня! Повисло ужасное молчание. Первой заговорила Эсме:

— Мне придется держаться от вас подальше, — сквозь зубы проговорила она. — Никогда не прикасайтесь ко мне, Маклахлан. Я не миссис Кросби. Я даже не моя мать, чтоб вы знали. Уберите от меня ваши развратные руки, или я так дам коленом по вашим игрушкам, что вы на ногах не устоите.

Он отпрянул от двери, по-прежнему не открывая глаз.

— Да, уходите, — прошептал он, поворачиваясь к ней спиной. — Уходите, Бога ради! И никогда не входите сюда снова — что бы я ни говорил.

Дверные петли протестующе взвизгнули, когда она рывком распахнула дверь.

— Эсме? — Он произнес ее имя шепотом.

Не глядя на нее, Маклахлан вынул из кармана куртки свернутые бумаги и протянул их ей.

— Положите их в безопасное место, — сказал он. — А если когда-нибудь соберетесь уехать, — возьмите их с собой.

Последующие две недели в доме царило уныние, словно несчастье, случившееся с миссис Кросби, расстроило весь привычный порядок вещей. Саму леди устроили в ближайшей к парадному входу спальне. Ее голова и ноги покоились на множестве маленьких подушечек. Каждый день после полудня Эсме заходила к ней и предлагала почитать, но миссис Кросби всегда отказывалась. Казалось, она была в большом смущении от того неудобного положения, в котором оказалась.

Доктор Штраус приходил каждый день и подолгу говорил со своей пациенткой — с сильным акцентом. Однажды, когда Эсме постучала в дверь недостаточно громко, она увидела Маклахлана, сидящего у кровати миссис Кросби с головой, опущенной на их переплетенные руки. Это была интимная, трогательная сцена. Они не видели Эсме. Она почувствовала что-то странным образом похожее на печаль и тихонько притворила дверь.

У миссис Кросби бывали и другие посетители. Каждое утро как по часам приходила пара по фамилии Уилер. Мистер Уилер — красивый мужчина лет пятидесяти — неизменно выглядел подавленным и озабоченным. Он также производил впечатление близкого миссис Кросби человека. Эсме была почти уверена, что видела его как-то на воскресной службе в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер, но без жены.

Тем временем на лицо миссис Кросби возвращались краски, а к ней самой — хорошее расположение духа. Через три недели после печального происшествия Уилеры и доктор Штраус появились на Грейт-Куин-стрит с фургоном и брезентовыми носилками. Мистер Уилер и один из слуг осторожно снесли миссис Кросби по ступенькам, и леди наконец отправилась домой. Маклахлана нигде не было видно.

Все это время Эсме почти не видела Маклахлана. Ночи напролет он проводил неизвестно где, возвращаясь под утро не в лучшем виде. Однажды она услышала, как Эттрик, поднимаясь с подносом, на котором стояли кофейник и стакан, судя по всему, с содовой, шепнул Уиллингзу: «Снова набрался!» Даже издали Эсме могла заметить, что следы беспутной жизни проступили явственнее на его лице; теперь ему можно было дать все его тридцать шесть лет — Лидия мимоходом упомянула о его возрасте.

Тем не менее он был гораздо привлекательнее своего брата. За исключением того, что оба были высокими и широкоплечими, они нисколько не походили друг на друга. Если первый был щеголь, похожий на белокурого бога, то Меррик Маклахлан был смуглым и темноволосым, с безобразным шрамом, уродующим челюсть. Он выглядел суровым и, похоже, обладал плохим характером. Мистер Маклахлан жил, по словам Лидии, в «очень шикарном месте», которое называется «Олбани»[3] и в котором снимают квартиры состоятельные холостяки из общества. Это совсем не мешало Маклахлану смотреть на дом своего старшего брата как на свой собственный, в первую очередь это относилось к столовой.

В тех редких случаях, когда Эсме приходилось проходить мимо него, она старалась смотреть на него сверху вниз. Это было непросто, если учесть, что он горой возвышался над ней. Однако она продолжала держаться высокомерно. Меррик Маклахлан всегда сухо раскланивался и обходил ее.

Иногда он появлялся в сопровождении лорда Уинвуда. Уинвуд был приветлив, глаза у него были добрыми. Он неизменно интересовался, как поживает Сорча, и дважды, ожидая, когда к нему спустится Маклахлан, просил ее выпить с ним кофе в столовой. С Уинвудом ей было легко, и Эсме с удовольствием проводила несколько минут в его обществе.

Характер у Сорчи не менялся к лучшему, но теперь Лидия часть дня выполняла обязанности няни. Поэтому по утрам у Эсме появилась возможность сойти вниз и выпить чай с Уэллингзом и миссис Генри, и это было приятной передышкой.

Как ни странно, за это время начала вырабатываться определенная система взаимоотношений. Эсме по черной лестнице спускалась вниз, и почти тут же Маклахлан, который с помощью содовой и кофе к тому моменту более или менее приходил в норму, по парадной лестнице поднимался в классную комнату.

Здесь он, по словам Лидии, просто сидел и наблюдал, как играет Сорча. В слабой надежде, что она сможет приступить к обучению ребенка, как и положено гувернантке, Эсме купила мел и классную доску. К сожалению, Сорча не интересовалась алфавитом. Зато ей очень