«Проведенный комплексный анализ...»

   «Осип сказал: «спит». Сколько она уже спит? — Дима посмотрел на часы на руке. — Почти четыре часа?»

   Он тряхнул головой, отдавая приказ непрошеным мыслям никшнуть и не лезть, вернулся к документу.

   «Проведенный комплексный...»

   «Накололи ей, что ли, чего-нибудь? И Осип еще! Все-то он понимает — видит!»

   «Проведенный...»

   Он швырнул листы на стол раздраженным жестом и откинулся на спинку кресла.

   Проведенный комплексный анализ его сознания показал, что Машка не выходит у него из головы!

   Если бы Дмитрий Федорович Победный не умел быть честным с самим собой, видеть свои мысли, страхи, комплексы, не допуская возможности прикрывать иллюзиями и самообманом оценку себя, обстоятельств, проблем, он никогда не стал бы предпринимателем такого уровня.

   Мария Владимировна — это неожиданно возникшая проблема, которую следовало решить так, как он привык решать проблемы, — взвесив все плюсы и минусы, просчитав все варианты, изучив информацию...

   А начать надо с самого главного решения — отпустить ее с Богом и забыть или...

   Когда-то он ее отпустил. В ее шестнадцать лет.

   Ему надо было ехать к Марине домой, заниматься какими-то организационными свадебными вопросами. На лестничной площадке он столкнулся с Машкой.

   И обалдел!

   Он не помнил, что говорил, как отвечал ей, — только чувствовал, как громыхнуло сердце и ударило жаром в пах.

   Не было больше маленькой худосочной девчонки, которую он носил на руках, — веснушки бесследно исчезли, глаза серебрились по-особому, волосы из буйной гривы превратились в струящиеся по спине крупные локоны, полная высокая грудь, тонюсенькая талия, длинные точеные ножки — тонкие лодыжки, узкие ступни, попка...

   Забыв про Марину и про все на свете, он шел с ней и рассматривал, и потрогал, сжав в кулак, локоны, и провел кончиками пальцев по щеке, испробовав персиковой шелковистости, и...

   И опомнился, когда они шли по набережной возле памятника затонувшим кораблям.

   Какая-то девчонка крикнула подруге:

— Лилька, позвони мне!

— Хорошо! — махнула та ей издалека.

   И он вспомнил про Марину.

   И, взяв Машку за руку, заторопился к ближайшему телефону-автомату.

   Марина громко выговаривала Диме в ухо, доводя до его тупого сознания через маленькие круглые дырочки в черной пластмассовой телефонной трубке, какая он сволочь неблагодарная и так далее.

   А он смотрел через замусоленное, запыленное стекло будки на Машку, и внутри у него все звенело.

   Звенело, как натянутые струны хорошо настроенной гитары, которую берешь в руки, и струны тихо поют по ладам. Сами собой.

   Машка сосредоточенно ела быстро тающее мороженое в вафельном стаканчике. Первая робкая капля оторвалась от дна и шлепнулась на асфальт. Машка успела отставить руку и неосознанно склонилась вперед, оттопырив попку, опасаясь прямого попадания на одежду.

   Приподняла стаканчик, осмотрела дно, прикидывая масштаб разрушения и грядущие плом-бировые реки. Видимо, результат осмотра ее не утешил, проявился озабоченностью на лице.

   Вторая капля — шлеп, а за ней сразу третья.

   Машка быстро слизала с днища начинающийся потоп. Сумка, болтавшаяся на левом локте, ей мешала, и она сунула ее с размаху в ноги и зажала коленками, совсем по-девчоночьи, подставила ладошку под капельный водопад и торопливо стала доедать мороженое.

   Он усмехнулся.

   Все-то она сегодня старалась подчеркнуть, какая она теперь взрослая барышня, забывала про роль дамочки, знающей себе цену, хохотала от души, забегала вперед, заглядывала ему в глаза, что-то рассказывая, и спохватывалась, снова напускала сдержанное достоинство, вспоминала о плавности походки, заученных движениях, необходимости говорить с легким безразличием.

   Он понимал, видел все эти старания казаться старше, улыбался про себя, чтобы не обидеть.

   А тут случилось мороженое! И она, уверенная, что он на нее не смотрит, занятый разговором в телефонной будке, позволила себе забыть о необходимости «правильного поведения» — и сумка, зажатая между коленок, рот набитый, так что щеки раздулись запиханными второпях, подальше от катастрофы остатками вафельного стаканчика с мороженым, и детское блаженство на рожице. Он усмехнулся: «Ребенок! Девчонка!» И волна теплой нежности, чувства, которому он теперь знал название и которое испытал только раз, в ее же адрес, когда в температурной горячности она, маленькая, лежала у него на руках, прошлась по телу, удержавшись в разуме.

  — Ты что там смеешься?! — Чужеродный голос через ухо, пробежав по дырочкам в черной пластмассе, ввинтился в мозг. Остужая, изгонял теплоту, посмевшую непрошено плескаться.

  — Ты что, напился? Ты с кем там? С Игорем, Вадиком?

   Дима переморгнул. И пришел в себя. Машка — ребенок, а в мозг проникает голос Марины — его жены. Через три дня жены.

  — Нет, — прохрипел он, прокашлялся, прочищая горло от всяких инородных эмоций, и увел взгляд в сторону от Машки, стал смотреть на ель, возле которой она стояла. — Я с одноклассниками, ты их не знаешь.

  — Кого это я не знаю? — возмутилась Марина.

— Их не знаешь.

  — Какая разница: знаю, не знаю! Хватит бухать! Ты что, совсем обалдел? Я жду тебя три часа!

— Я скоро приеду, — туманно пообещал он.

   — Не скоро, а сейчас! — распорядилась Марина и бросила трубку.

   В ухо ударили гудки отбоя. Дима отодвинул трубку от уха, посмотрел на пластмассовую круглую поверхность с дырочками, повесил на рычажок и взглянул на Машку.

   С детской радостью в виде мороженого она справилась, исчезли хомячьи набитые щечки, а блаженное выражение на рожице сменилось озабоченным рассматриванием перепачканных ладоней.

   «Да, — подвел черту Дима всем своим сегодняшним непонятным и неожиданным эмоциям,