Как очень много лет назад — под дых, в голову, в пах, перекрывая дыхание, сбивая сердечный ритм!

   Машка!

   Его маленькая севастопольская соседка!

   Он даже зубами заскрежетал, перевел дыхание, приказал себе. «Отбой!» — добавив попутно парочку крепких выражений в свой адрес, присмотрелся к ней внимательнее — другим взглядом, продолжая любезно-холодное прощание у распахнутой дверцы машины.

   Она! Его Машка! Изменившаяся, повзрослевшая, другая! И красивая!

   И она его не узнала!

   Он захлопнул за ней дверцу машины, широкими стремительными шагами вернулся в дом, на ходу проорав:

   — Осип!

   Осип в вербальных пояснениях не нуждался, материализовался откуда-то слева, из дверей.

   — Она занимает четырнадцатый люкс на третьем этаже. Одна. Он — пентхаус на пятом. Незнакомы. Подробности?

   Статус одиночного или совместного пребывания спасенного мужика Осип, прочувствовавший происходящее, не посчитал нужным озвучить.

   Он слишком хорошо, иногда лучше самого Димы знал и чувствовал Победного, замечая все детали.

   — Потом, когда выяснишь.

   Даже великому Осипу Игнатьевичу не под силу выяснить все, что на самом деле значит «все», за сорок минут. Биографию официальную от рождения до сего дня. Да, глубже — чуть позже.

   Дима быстро прикинул в голове месторасположение номеров в корпусе-шхуне. Значит, это она была ночью на балконе.

   Ну надо же!

   Муть, с которой он, был уверен, справился, поменяв окрас, содержание, получив конкретный объект для нападения обвинением, зашевелилась внутри, тяжело, по-совиному ухнув.

   Она его не узнала!

   Вот тебе и девичья любовь! Мыльный пузырь! «И кто тебе люкс оплатил, Мария Владимировна?» — поинтересовалась темная муть.

   Машку, придерживая под ручку, доставил к стойке администратора корпуса, в котором она проживала, один из охранников господина Победного, передал с рук на руки охраннику корпуса и дежурному администратору. Те под охи-ахи, от восторженных до преувеличенно заботливых, сопроводили в номер, вызвали врача.

   Как и предполагал господин Победный, ее вещи, оставленные на пляже, были принесены в номер и сложены аккуратной стопкой на кровати, вместе с сумкой.

   Женщина-врач осмотрела Машку, померила температуру, давление, обработала длинную красную полоску содранной кожи и расползающийся синяк на руке, выше кисти, от удара мокрым канатом, предложила сделать успокаивающий укол.

  — Не надо, — отказалась Машка. — Со мной все в порядке.

  — Мария Владимировна, — терпеливо настаивала врач, — вы перенесли стресс, он может дать запоздалую реакцию, и непредсказуемую!

   «Это точно! — подумала Машка, перед глазами которой неотступно стоял Дмитрий Победный. — Я получила тако-ой стресс, и последствия его непредсказуемы!»

   — Давайте мы вас сейчас отведем в нашу водолечебницу, у нас прекрасные специалисты! Получасовая успокаивающая и расслабляющая ванна, и вы будете как новенькая!

   И от данного предложения Мария Владимировна отказалась, сказав, что примет ванну в номере. Докторша позвонила по сотовому, распорядилась о чем-то, и минут через десять в номер принесли специальную морскую соль и какой-то отвар для ванны.

   Про ванну Маша сказала просто так, чтобы отстали, но пришлось принимать, так как врач самолично набрала воды в необъятную лоханку, называемую ванной, в нужной дозировке разболтав в ней чудо-средства. Потеряв счет времени, Маша лежала в исцеляющей водице, размягчившей ей все кости, и никак не могла собрать обрывки мыслей в подобие мало-мальской четкости.

   «И к черту!»

   Кое-как вытащив себя из воды — сколько у нее сегодня воды! Прямо моря! — не вытираясь, голышом, дотащилась до кровати, упала в постельный уют и заснула. Сразу.

   Проснулась от голода или оттого, что отдохнула и выспалась, но голод был основной побудительной, в прямом смысле слова, причиной.

   Не сразу сообразив, где она, что вокруг нее. который час и день, села на кровати и огляделась. Так, понятно: это ее номер люкс. Темно. Не ночь-полночь, но поздний вечер.

   Через распахнутую балконную дверь доносилась развеселая музыка и смех — ясное дело, народ зажигает, на отдыхе все-таки.

   В животе требовательно заурчало.

   — А сколько у нас времени? — вопрошала Мария Владимировна пространство.

   Время оказалось девять с минутами вечера. Она проспала обед, ужин — и что там бывает еще в пансионатах?

   — Полдник! — ответила себе. — Или полдник — это в пионерлагерях?

   Машка позвонила в ресторан, заказала в номер ужин и, поколебавшись, бутылку вина.

   «Доставка — это, видимо, приобретенный и закрепленный во мне американизм. Удобно ведь!»

   Принесшего заказ молоденького официанта она попросила сервировать столик на балконе.

  — А это лично от шеф-повара! — торжественно произнес официантик и выставил на стол ведерко с воткнутой в лед бутылкой шампанского и тарелочку с малюсенькими шоколадными трюфелями ручного изготовления. — В знак восхищения вашим героизмом!

  — О господи! — переполошилась Машка. — Откуда он знает?

  — Ну что вы! — светился радостью приобщения к событию мальчонка. — Весь пансионат знает!

   — О господи! — повторила Машка. — Уберите, пожалуйста, это ведерко, поставьте в комнате куда- нибудь.

   Ей было неловко.

   Официанствующий мальчик шмыгнул туда-сюда, бравируя исполнительностью.

— Свечи? — спросил, наклонившись.

  — Чего мелочиться? — не согласилась раздосадованная Мария Владимировна. — Тогда уж костерок запалим!

   Юноша вопросительно улыбнулся, заподозрив юмор. Машка подумала, какая богатая палитра улыбок на все случаи жизни в арсенале столь юного работника сферы обслуживания. Далеко пойдет! И заторопилась отпустить мальчишку, вместе с его улыбками.

   Перекусив немного, Маша закинула ноги на второе кресло, отпила вина и закурила.

   «Что-то я курить стала, — рассматривая дымящуюся сигарету в пальцах, отвлеченно подумала она. — Может, подгребает незаметно эдакая заслуженная одинокая профессорская старость в клубах дыма, с элементами самолюбования?»

   Она живенько представила себя дамой почтенного возраста, восседающую в кресле с высокой спинкой, что-то в ампирных тонах, пыха-ющую папироской и принимающую трепетное придыхание поклонения учеников.

   М-м-да!

   — Не хочу профессорскую старость, хочу академическую! — как пушкинская старуха с требованием владычества морского, заявила вслух Мария Владимировна.

   Она посмотрела на дом господина Победного, плывущий сквозь теплый летний вечер. Дом располагался боком к пансионату и к балкону, где восседала за поздним ужином профессорша. Центральный вход дома-усадьбы был обращен к реке, противоположный — к дороге и воротам. Из-за высокого забора просматривалась часть дома от половины второго этажа, третий и мансарда под отдельной