Либерал Филиппо Джацини оказался поблизости от заместителя министра внутренних дел Баракку, и тот прошептал ему, к полному его удивлению:

— Давайте объединимся против немцев.

— Сейчас это уже поздно, — холодно ответил Джацини.

Ачилл Марацца, прибывший вместе с Кадорной, увидел, что его опасения подтвердились: на встрече присутствовал и представитель левого крыла — член партии действия Риккардо Ломбарди. Тот получил четкие инструкции своего шефа Валиани:

— Муссолини не должен выдвигать никаких условий. Речь может идти только о его капитуляции. На размышления — не более часа.

Последним человеком, прибывшим на совещание, был либерал Джиустино Арпезани. Когда Шустер стал представлять присутствовавших, Арпезани шепотом спросил у Кадорны:

— Должны ли мы пожать руку дуче?

— Я уже это сделал, — ответил генерал.

Тогда и либерал последовал его примеру.

Кардинал собрался выйти, но дуче попросил его остаться, на что тот с готовностью согласился, опасаясь, что в комнате может произойти схватка. Он остался сидеть на диване справа от Муссолини. Остальные присели полукругом, суровые и непримиримые, — Кадорна, Арпезани, Марацца, Ломбарди, Грациани, Барраку и Басси.

С решительным выражением лица Муссолини открыл совещание.

— Итак, каковы ваши предложения? — спросил он тоном школьного учителя, будто бы возвратившись в свою прежнюю школу в Гуалтиери и обращаясь к заблудшим ученикам.

Глаза присутствовавших обратились к Марацце.

— Мои инструкции весьма четкие и немногословные, — произнес тот. — Я могу предложить вам только безоговорочную капитуляцию.

Дуче посмотрел на него, будто получив удар в лицо. Челюсти его заметно сжались, а рука схватилась за подлокотник дивана.

— Я пришел сюда не для этого, — почти выкрикнул он.

Затем выдвинул свои условия: обеспечение безопасности семей фашистов, обхождение с членами фашистских воинских формирований как с военнопленными в соответствии с Гаагской конвенцией и аккредитация дипломатов в целях гарантии соблюдения международных прав. Он говорил еще долго, пока Ломбарди не прервал его:

— Это — детали. Думаю, что у нас есть полномочия для их обсуждения.

Генерал Кадорна был не столь уверен. За репрессалии по отношению к населению бойцы черных бригад не могут рассматриваться как военнопленные, но как военные преступники. После его слов наступила тяжелая тишина. Маршал Грациани вскочил со стула, на котором сидел.

— Мы не можем подписать никакое соглашение, не поставив об этом в известность немцев, — обратился он к Муссолини. — Они — наши союзники, и это — дело чести.

Его прервал раздраженно Марацца:

— Если дело идет о чести, мы не нуждаемся в ваших нравоучениях. — Переведя дух, он продолжил: — Очевидно, что у немцев — не те же мерки и критерии…

То, что он сказал далее, прозвучало как разрыв бомбы: перед началом совещания дон Джузеппе Биччиерай сообщил ему и генералу Кадорне, что переговоры генерала Вольфа с союзниками о капитуляции немцев практически завершены. Кардинал счел необходимым пригласить дона Биччиерая, чтобы прояснить сказанное.

Священник спокойно привел по памяти подробности разговора, который у него состоялся накануне с полковником Вальтером Рауфом, представителем Вольфа в Милане. В заключение он рассказал о предложении немцев разоружить фашистские части до подхода союзных войск.

Муссолини это поразило как электрошоком.

— Сейчас мы можем сказать, — с негодованием произнес он, — что Германия нанесла Италии удар ножом в спину. Они всегда относились к нам как к рабам. — И повторил дважды: — А в самом конце они нас предали.

Кардинал попытался его успокоить, сказав, что капитуляция еще не подписана, но Муссолини оставался непреклонным.

— Вести переговоры за моей спиной — это уже предательство.

Лидеры повстанцев смотрели на него с нескрываемым уважением, но и с чувством некоторой неловкости. В глазах Джиустино Арпезани дуче выглядел трагикомической фигурой с небритым подбородком и нечищеной обувью. Ломбарди обратил внимание на пятно от молока на лацкане его кителя. Кадорна вначале почувствовал «жалость к человеку, сброшенному с пьедестала», потом, однако он ожесточился: это был человек, принесший в жертву все во имя собственных амбиций, и сейчас из-за него землю Италии топтали оккупанты.

Кардинал отметил про себя, что события выходят из-под его контроля, и вражда к Муссолини будет сдерживаться уже недолго. Верх в его размышлениях взяла мысль связаться с немцами и сообщить им об измене их генералов. Но потом вспомнил, что Церковь дала обязательство сохранения всего происходившего в секрете. Грациани, лицо которого было похоже на маску смерти, не сказал ничего. Марацца же напомнил Муссолини, что время не терпит: партизаны приступили уже к освобождению городов по всей Ломбардии.

— Надо решить вопрос о недопущении кровопролития, — согласился Муссолини, но не внес никаких конкретных предложений. Вдруг он вскочил на ноги и хрипло заявил: — Я принял решение и немедленно отправлюсь к немцам, чтобы свести с ними счеты.

Лидеры повстанцев потребовали установить лимит времени. Муссолини в ответ сказал:

— Через час я возвращусь, и мы достигнем соглашения.

На лице Мараццы появилась скептическая улыбка. Махнув рукой, дуче вышел из комнаты.

Шустер попытался убедить его остаться в комнате, для него приготовленной, но Муссолини не захотел и слушать. Тогда кардинал ухватил за рукав Грациани:

— Прошу вас не допустить импульсивных действий Муссолини.

Маршал пообещал сделать все, от него зависящее.

Среди людей, собравшихся у лестницы, находился секретный агент, работавший все 600 дней против Республики Сало. Увидев приближавшегося дуче с лицом как у буйвола, он забыл, на чьей стороне был, и рука его автоматически поднялась в римском салюте. На лице Муссолини даже отлила кровь, и он с трудом произнес:

— Это какой-то сумасшедший.

Перескакивая через две ступеньки, дуче спустился по лестнице во двор.

Риккардо Челла был расстроен: поначалу все складывалось хорошо, а теперь было не пойми что. Всю дорогу от дворца архиепископа Муссолини дрожал, как человек в шоке, когда же машина въехала в ворота префектуры, был вообще вне себя. К ужасу Челлы он вдруг выхватил из кармана небольшой пистолет «беретта» с позолоченной рукояткой.

— Да, у меня было оружие, и я хотел перестрелять всех их, — выкрикнул он. — Другого 25 июля не будет!

Федеральный секретарь Винченцо Коста, который не знал даже, куда ездил Муссолини, увидел сквозь открытое окно, как дуче обратился к унтерштурмфюреру Бирцеру с искаженным от ярости лицом:

— Ваш генерал Вольф предал нас. Он подписал акт о капитуляции.

Изумленный Бирцер поднес руку к губам и повторил тупо:

— Генерал Вольф? Предал?

А Муссолини побежал вверх по лестнице, выкрикивая:

— Они — уголовники, наемные убийцы, с ними нельзя иметь ничего общего.

В 7.30 вечера в префектуре царил настоящий хаос. Заседание в кабинете Муссолини на первом этаже напоминало скорее конфронтацию, нежели совещание. Почти каждый участник кричал во весь голос, внося предложения и контраргументы.

— Отдайте распоряжения, — устало произнес дуче, обращаясь к секретарю партии.