части

дома. Остроконечный верх ее возносился над другими постройками. Внутри божница чисто выбелена, на стене висит большая позолоченная икона с бронзовыми подсвечниками по сторонам. В углу, под покрывалом, в метровый рост стоит деревянный идол Перуна. После принятия христианской веры, князь все еще не осмеливался уничтожить бога грома, оружия и воинской доблести. Грозный лик с усами и бородой, с оружием в руках вдохновлял его на новые походы. И как-то уживались в божнице икона Христа и идол Перуна, пусть скрытого от чужого взора под покрывалом, но всевидящего, всемогущего, всесильного.

Князь осенил себя крестным знамением и, глядя на покрывало, прошептал в угол:

— О всемогущий! Не остави нас в трудную минуту. Пошли силы мне и дружине моей в тяжкий час. Отпусти мне все прегрешения…

Она, сложив лодочкой руки на груди, смотрела на икону, шевелила губами. Слов ее слышно не было. Марфинька старалась не издать ни одного звука.

— Пойдем, княгиня, — сразу же после молитвы сказал князь. — Дел полно.

Она еще раз низко поклонилась иконе, глубоко и тяжело вздохнула, вышла следом за Игорем Васильковичем. Князь повел ее прямо в опочивальню.

На столике у пышно убранной кровати была укрыта стопка одежды. Игорь Василькович откинул покрывало, и от неожиданности кровь ударила Марфиньке в лицо.

— Примеряй порты15, княгиня, — сказал князь с улыбкой и направился к выходу. — Переоденешься, позовешь.

Она от такого сюрприза расстроилась, растерялась, позабыла поклониться своему господину в пояс, поблагодарить. От счастья и волнения смахнула набежавшую слезу. Сняла с себя все одежды. Одела порты из плотной ткани, с кожаными наколенниками, натянула жилет с узорами на груди, плотно прилегавший к телу, обула легкие и мягкие, выделанные из козьей шкуры сапоги. Примерила островерхий шлем. Длинная и толстая коса мешала ей и портила весь лик. Она расплела ее, навернула кольцом на руку и спрятала под шлем. Мелькнула мысль: а может, и вовсе обрезать? Но за такое своевольство она была бы наказана. Накинула на плечи червьчатый коць16 и вышла, улыбающаяся, в светлицу.

Князь, пораженный ее видом, кинулся к ней с распростертыми руками.

— Какова! — восхищался он. — Будто родилась гридином.

— Бью челом, князь! — скокетничала Марфинька и прижалась к груди мужа. — Знала, не откажешь.

— Как можно, — радовался Игорь Василькович. — Я по тебе тоже тугою бы извелся. А так вместе делить будем и радость, и горе.

— Не вспоминай, князь, о горе, — попросила она. — Будем думать о радости. Мы еще очень молоды. Нам нужно только счастье.

— Будет! Я верю, будет счастье! Ради этого и пойдем. А теперь иди почивай.

Марфинька, поцеловав мужа, направилась в свою комнату. Уже на пороге приостановилась, повернулась, посмотрела ласково в глаза Игорю Васильковичу:

— Может, поможешь раздеться, князь? В дороге это будет случаться редко…

Рассвет наступил багряный. Красное весеннее солнце выкатывалось из-за леса. Сквозь редкие тучи пробивались золотые лучи, ласкали верхушки деревьев и строений. Весело щебетали и пели птицы, где-то недалеко без устали куковала кукушка, предвещая долгую жизнь. Оседланные боевые лошади нетерпеливо перебирали ногами, стригли ушами. Воевода Гаврила Храбрый, на гнедом с белой лысиной и таким же галстуком жеребце, носился по двору, давал последние распоряжения, кричал, ругался.

У открытых ворот во дворе стоял князь, держа под

уздцы двух коней. Своего, вороного, и белоснежного хорватского красавца-скакуна.

Князь вдруг поднял вверх десницу17, вскочил на вороного, и громовым голосом раздался клич воеводы Гаврилы:

— На комо-о-нь!

В этот миг на пороге княжеского дома появилась Марфинька — для остальных — неизвестный дружинник в багряном плаще с сияющими голубыми глазами. С левой стороны на ремне у него висел зачехленный меч. Он вприпрыжку подбежал к своему коню, легко вскочил в седло. Все с нескрываемым любопытством смотрели на незнакомца. О нем знали пока только трое: Марфинька, князь и Гаврила.

Красивые земли дреговичские! Девственные хвойные леса раскинулись по ним, и, казалось, нет им конца и края. Среди лесов часто встречались озера, вокруг которых дышали и волновались под ногами болота, узкие и тихие речушки извивались среди лугов.

Радовали глаза березовые рощи, островками вклинившиеся в хвойные массивы, а над ними возвышались огромные, кудрявые, темнолистые дубы.

Они на время покидали родовое княжество Осовец, находившееся на границе княжеств Туровского и Полотьского. Недалеко протекала узкая, но норовистая и глубокая речка Злуческ, на которую Игорь Василькович часто ездил купаться, охотиться, ловить рыбу большими ивовыми кошами. Смерды по берегам ее косили и заготавливали на зиму сено. Осовецкий посад был невелик, в двести дворов с несколькими весями, и князь мечтал превратить его в волостное княжество, помня о том, что отец его князь Василько напутствовал: не завидуй тому, чего у тебя нет, а делай то, что душе прилежно… Игорь Василькович мечтал о великом княжестве.

Дружине приходилось ехать непроторенными дорогами. Небольшие веси, встречались редко, и ни одна живая душа не выходила навстречу дружинникам. Заметив всадников, смерды покидали хижины и прятались в непроходимых местах. Князя Игоря Васильковича это безлюдье угнетало, и, остановившись у одного селения, он приказал воеводе найти хоть одного жителя и доставить к нему. В чем дело? Гаврила Храбрый с двумя дружинниками — Ивором и Романом — бросились на поиски. Низкие, приземистые деревянные хижины были пусты, но во многих тлели покинутые недавно очаги, дым вился через трубы, а кое-где через небольшие отверстия под самым потолком. Казалось, горели сами хижины. Только в крайнем дому, на чурбане у огня, сидел седой старик, в рваной одежде, в ивовых лаптях на босую ногу. При появлении дружинников он как-то лениво повернул в сторону голову, подслеповатым взглядом уставился на вошедших, даже не поднялся.

— Почему не встречаешь гостей, старик? — могучая фигура Гаврилы заслонила полностью дверь, головой он почти доставал деревянный потолок лачуги.

— Нечем встречать.

— Пойдем. Князь тебя видеть желает.

Старик молча встал, палкой разворошил тлеющие угли и медленно поплелся за дружинниками. Увидев князя на гарцующем коне, он молча поклонился, почти касаясь руками земли, затем приложил правую руку к сердцу и не разгибаясь поднял непокрытую голову на худой и жилистой тонкой шее, уставился на князя.

— Куда девались смерды и ратаи? — строго спросил князь.

— Убегли. Кто в лес, кто на болото, княже.

— Почему от своего князя убегают?

— Издалеку не видно — свой или чужой. Вельми часто набегают сюда головники и варяги. Пагубу одну делают. Над девками нашими измываются. Последнее добро позабирали…

— Вы что, и князя за головника приняли? — Игорь Василькович сощурил глаза, сдвинул к переносице брови.

Старик молчал. Седая голова на тонкой шее медленно опускалась вниз, будто под тяжестью, глаза искали защиты в пыльной земле.

— Ну?! — громовым голосом напомнил Гаврила, и упругая плеть из сыромяти задрожала в его