Помимо чисто лингвистических интересов я занимаюсь довольно много вопросами фольклора, в частности японского, рюкюского и айнского (и отчасти туземцев Формозы).
С совершенным почтением, всегда готовый к услугам
Н. Невский».
Н. А. Невский спешит. Только работе по тангутоведению он отдает шесть-десять часов в сутки, об этом свидетельствуют остатки сохранившихся его «карточек рабочего времени». Но работа идет медленнее, чем хочется. Причин тому много. Главная — горы материала. Как бескрайняя степь перед путником, перед ним лежали стопы книг, рукописных и печатных, и каждая из них требовала особого внимания. Скоро он поймет, что нужен не штурм, а осада, долговременная, хорошо организованная.
С 1932 года Н. А. Невский работает в Японском кабинете. Темы по японистике обширны и не менее трудоемки. Он редактор «Японско-русского словаря». Он преподает в Ленинградском восточном институте и в университете. Он руководит аспирантами в Институте востоковедения. Он — сотрудник Эрмитажа. Кроме того, он член Общества воинствующих безбожников и ежегодно принимает в дополнение к плану ударные обязательства. Можно только удивляться: сколько же сделано им за эти годы! И как широк круг его занятий! Об этом можно судить хотя бы по докладной записке Н. И. Конрада, рекомендовавшего Н. А. Невского в старшие специалисты Института востоковедения Академии наук:
«Н. А. Невский является первоклассным представителем японской лингвистики. В отличие от европейских японоведов он исключительно широко раздвинул области своего исследования, направив свое научное внимание на японскую диалектологию, явившись примером даже для Японии в изучении отдельных говоров рюкюского языка. Его работа в этой области должна пролить свет Не только на структуру современного Языка, но и на историю его развития. Лингвистические занятия Н. А. Невский сочетает с этнографическими исследованиями, опять-таки являясь в этом отношении в первых рядах японской науки (школа проф. Янагита).
Лингвистические работы привели Н. А. Невского к занятию языком айнов, где Н. А. Невский собрал еще никем не записанный женский героический эпос и вообще целый ряд материалов по айнскому фольклору. Особенно ценно во всех работах Н. А. Невского то, что они основаны на самостоятельно собранных на месте материалах (о-в Рюкю, о-в Хоккайдо, отдельные районы Японии).
Помимо этого, Н. А. Невский является одним из очень немногих вообще в мире исследователей тангутского языка и письменности, сделав больше, чем другие, в расшифровке иероглифов этих памятников и восстановлении фонетической стороны их.
Все это заставляет считать Н. А. Невского одним из самых квалифицированных и авторитетнейших работников Института востоковедения.
Заведующий Японским кабинетом Н. Конрад». 20 февраля 1934 года.
В 1933 году приезжает из Японии жена с дочерью, налаживается домашний быт, но в сутках всего 24 часа, а сделать хочется так много, требуют и ждут реализации накопленные в Японии материалы, нет времени для работы с новыми теоретическими исследованиями в области лингвистики, для осмысления привезенных с собой материалов. Такова была жизнь тех лет.
Архив Н. А. Невского не только великий памятник его трудолюбия и, по словам В. М. Алексеева, «серьезности научного энтузиазма», но и печальное зрелище огромных нереализованных возможностей большого ученого и труженика.
Н. А. Невский действительно чутко улавливал новые направления в науке. Будь его труды изданы в 30-х годах, они уже тогда прославили бы советскую науку. Современные айноведы (когда айнов остались единицы) с удивлением узнают о Невском-айноведе, собравшем пятьдесят лет назад оригинальнейший материал. Японская наука сразу оценила работы по Мияко.
И сколько осталось неизданным до сих пор! А японское языкознание плохо знает Невского- диалектолога, знатока языка и фольклора архипелага Рюкю. Его работы над языком цоу, языком полинезийской группы, пока еще не оценены ни у нас, ни за рубежом. И тому есть оправдание: материалы большей частью не изданы и издать их трудно, ибо по-настоящему они не подготовлены автором к изданию. Не успел? Да, не успел. Но были и другие беды — многотемье, разбросанность, отвлечение от дела, хотя и с самыми благими целями.
Знания внушают почтение. Окружающие испытывают необходимость приведения в соответствие знания и звания. 11 ноября 1934 года группа академиков-востоковедов по инициативе В. М. Алексеева подает в Академию наук СССР «Записку о предлагаемом нижеподписавшимися к избранию в действительные члены АН СССР профессора Николая Александровича Невского». Мы не будем цитировать обширный текст этой записки полностью, но, следуя принятому нами принципу документальности, приведем все же несколько небольших отрывков. Подлинный документ эпохи, сохранивший в своих строках аромат времени, часто рассказывает больше, чем самое изысканное изложение его. Итак, за что коллеги выдвигали Н. А. Невского в академики через пять лет после его возвращения на родину? За то, что «благодаря своим исключительным научным качествам Николай Александрович выработал из себя крайне редкий для японистов-неяпонцев тип исследователя наиболее трудных и редко стоящих на очереди этнографических и лингвистических проблем, при этом не тех, что выглядят наиболее эффектно в японо-логической информации для неспециалистов, но именно тех, которые занимают японских исследователей, вследствие чего, обращенные именно к этой аудитории, его работы чаще всего написаны на японском языке, которым он владеет в совершенстве, являя нам пример редкого овладения стихией иностранного языка вплоть до полного ее индивидуального претворения в родной язык»; «Едва ли не более всего он оригинален в своих занятиях тангутским письмом… увенчивающихся ныне составленным им первым тангутско-русско-английским словарем… который ждет только печатания». В тангутском фонде Невский «обнаружил доселе неизвестные и,
по-видимому, нигде не имеющиеся тексты, в особенности небуддийские, дающие научному поиску больше всех прочих»; «Наконец, руководство новыми для Эрмитажа собраниями по тангутско-китайскому искусству могло быть вверено только ему»; «Итак, принимая во внимание, что в лице Н. А. Невского мы имеем, во- первых, первого в СССР знатока японского языка, как него диалектов, языка цоу, языка айнов и тангутской письменности и, кроме того, первоклассного китаиста, во-вторых, знатока японского языка, овладевшего им, как стихией, в-третьих, методологически зрелого исследователя научных этнографических и лингвистических (чаще всего соединенным подходом) проблем, весьма далеких от информационного показа, в-четвертых, исследователя, изобилующего исключительными материалами, которому должна быть предоставлена полная возможность этот материал опубликовать, мы, нижеподписавшиеся действительные члены Академии наук СССР как свидетели научной деятельности и научной квалификации профессора Николая Александровича Невского, считаем своей обязанностью представить его к избранию в действительные члены АН СССР по востоковедению».
Н. А. Невский не был избран в академики. Данное представление писал В. М. Алексеев. Академик Алексеев любил Невского, возможно, как никого из своих учеников, хотя Невский и не работал как китаист, будучи при этом, по оценке Алексеева, «первоклассным китаистом». И как жаль, что Алексеев не дожил до опубликования хотя бы части трудов Невского, об издании которых он так хлопотал, не дожил до присуждения Невскому посмертно Ленинской премии.
К 1935 году Н. А. Невский смог подготовить для широкой аудитории сообщение о составе тангутского фонда Института востоковедения. 20 марта 1935 года по заданию дирекции этого института на сессии Академии наук Невский выступил с докладом «Тангутская письменность и ее фонды». К этому докладу он особенно тщательно готовился. Надо было подвести итог тому, что сделано, определить пути дальнейших исследований.
…Зал — маститые академики и молодежь — смотрел на него с настороженным любопытством. Н. А. Невский начал с истории тангутского народа. Слушали со вниманием, но без подъема. Зачитал первые строки из расшифрованной им тангутской оды:
Черноголовых каменный город на берегу вод пустыни, Краснолицых отцовские курганы в верховьях Белой реки, Длинных минья страна там находится. Народ там талантливый, высокий, в десять футов
ростом люди…—
и почувствовал, как легкая волна возбуждения пробежала по залу. Он излагал свое толкование
