производил грамматические наблюдения над текстом, делал выписки примеров, короче, собирал материалы для будущей, так и не написанной им работы. Единственный тому свидетель — его архив.
Время шло. За годы пребывания в Японии накоплены уникальные материалы, в особенности по языкам айнов и цоу, диалектам мияко. Новое страстное увлечение— тангутский язык — требовало близости к тангутским материалам. Конечно, было бы неправильно объяснять стремление Н. А. Невского вернуться на родину даже в какой-то мере только желанием работать в фондах Азиатского музея. Мы знаем сейчас Невского как прославленного в востоковедных кругах тангу-товеда. Японцы ценят его прежде всего как исследователя диалектов Мияко. А кто оценит его труды по языку цоу, которым наука еще не заинтересовалась всерьез? Да и труды Невского-айноведа не получили пока должной оценки. Не востоковед Невский, а просто русский человек Невский хотел домой, в Россию!
А день за днем, месяц за месяцем уходило драгоценное время, отдаляющее его от родины. Приезжали в командировку коллеги из Советского Союза — Е. М. Колпакчи, Ю. К. Щуцкий, А. Е. Глускина. Много времени Невский проводил с новыми друзьями. Рассказы о новой России. Смутно представлялось, какая она теперь? Неизведанное и родное. Письма тете Варе и от тети Вари. Скорее бы кончился контракт с институтом, скорее бы получить советский паспорт! Ночью он ворочается, не спит. В голове одна за другой возникают горькие строки, навеянные чтением Гейне:
63 Там же, с. 140.
12*
Когда в ночном дыханье Молчит, но снится звук, Ко мне приходит Хайне, Певец, паяц и друг.
Приходит, легкой болью Клочки кудрей легли, И сыплет лунной солью На бестолочь земли.
Веселье хвалит ада, Бранит застой небес, И под косящим взглядом Двоятся — бог и бес!
Бог и бес, добро и зло — они всегда рядом. Посыпанная лунной солью бестолочь земли, жизнь, с ее радостями и печалями, теперь уже хлопотами о предстоящем отъезде. Дело решенное, но не простое. Н. А. Невский женат восемь лет. Его брак зарегистрирован в советском генконсульстве в Кобэ. Он сам теперь российский гражданин. В 1928 году у него родилась дочь. В записной книжке сохранилась запись: «3 мая. 7 утра. Рождение маленькой наследницы». Дочь зарегистрирована в том же генконсульстве как советская гражданка. Но у жены гражданство японское. Как быть с семьей? Как поехать вместе? Может быть, вначале одному? Как перевезти библиотеку?
Из письма Н. А. Невского проф. В. М. Алексееву от 5 февраля 1929 года:
«Вчера после двухнедельного лежания в постели (вследствие инфлюэнцы) ходил в школу и получил снова пакет с тангутскими фотокопиями… Сегодня заходил П. М. Шуйский, переводчик при генконсульстве в Кобэ, и сообщил, что Вы избраны в действительные члены Академии. От души поздравляю и горжусь своим учителем, академиком по праву.
В июле месяце (вероятно, в начале) двинусь в родные края, где смогу лично обнять дорогого академика и по-прежнему чэнши цзяо (написано по-китайски, „наставника'. — Л. Г., Е, К-), впрочем, не знаю, можно ли так сказать по-китайски. Передайте мой привет и поздравления также академику Самойловичу.
Ваш Н. Невский» 64.
64 Архив Н. А. Невского в библиотеке Тэнри.
Из письма Н. А. Невского акад. С. Ф. Ольденбургу от 7 мая 1929 года:
«Многоуважаемый Сергей Федорович!
Простите, ради бога, за долгое молчание, объясняемое исключительно боязнью помешать Вам и оторвать от дела, так' как из писем проф. Алексеева и бывших здесь профессоров Конрада и Щуцкого знаю, что Вы страшно заняты и не располагаете ни минутой свободного времени.
Благодаря Вашему разрешению и любезности проф. Алексеева, Азиатский музей снабдил меня кое- какими материалами для продолжения начатых занятий над расшифровкой тангутской письменности и тангутского языка вообще. Последний присыл тангутских фотокопий меня особенно порадовал, так как заключал в себе полностью тангутский перевод „Арья масахасра прамардани нама махаяна сутра', первой сутры из „Сборника пяти защит' [Панча ракша], который, если не ошибаюсь, Вас когда-то интересовал. Ценность данного тангутского перевода заключается в том, что он сделан не с китайского языка, а с тибетского, что, с одной стороны, опровергает мнение, что все тангутские переводы сделаны с китайского, а с другой стороны, для изучающего тангутский язык дает ключ к расшифровке тангутской грамматики, которую подчас невозможно выяснить только на основании текстов, переведенных с китайского. Обилие же дхарани в данной сутре помогает установить более точное произношение тангутских идеографов. Мною намечено с помощью японских друзей издать эту сутру в Японии, окружив тангутский текст текстами санскритским, тибетским и монгольским, которые, к счастью, все здесь имеются. Удастся ли осуществить этот проект, покажет будущее, но, во всяком случае, постараюсь.
Главной помехой для занятий последнее время является то, что собираюсь ликвидировать свое долголетнее пребывание в Стране Восходящего Солнца и направить лыжи назад, в Ленинград. Это уже вопрос решенный, и даже наметил оставить благословенные берега Японии в самом начале августа, чтобы в двадцатых числах быть уже «дома».
За долголетнее сидение в Японии у меня скопилась довольно большая библиотека, которую совершенно не знаю, как переправить. Если бы Вы были так любезны и разрешили мне направить всю библиотеку в Азиатский музей, был бы Вам страшно признателен. В благодарность я мог бы часть библиотеки пожертвовать Азиатскому музею. Хотелось бы, конечно, иметь какую-нибудь официальную бумагу, чтобы меня не беспокоили на каждой таможне и не заставляли распечатывать ящики. Если Вы, конечно, ничего не имеете против, будьте любезны, распорядитесь, чтобы мне выслали такую бумагу.
По возвращении в Ленинград мне лично очень хотелось бы продлить занятия тангутикой, и в данном отношении, я надеюсь, что Вы мне поможете это сделать.
Остаюсь с совершенным почтением Ник. Невский».
В Ленинграде Н. А. Невского ждали работа и друзья. Из письма Н. И. Конрада Н. А. Невскому летом 1929 года:
«Дорогой Николай Александрович!
Вероятно, это будет последнее мое письмо Вам в Японию до Вашего отъезда сюда. Пишу это затем, чтобы дать Вам последние советы. Вначале только скажу, что Ф. И. Щербатской готов Вас в любую минуту взять в свой буддологический институт… Я с ним говорил еще раз, и он заявил, что Вас „хорошо знает и ценит'. В Университете Вы прошли и часы ждут Вас…»65.
В довершение всего Н. И. Конрад в случае нужды даже в его отсутствие (он намеревался съездить к родителям в Орел) предлагал Невскому поселиться временно у него.
Н. А. Невский возвращался на родину уже как известный и сложившийся ученый, и заботами его бывших учителей, коллег и друзей его ждал в Ленинграде «и стол и дом».
Архив Н. А. Невского в библиотеке Тэнри.
Ленинград
Из автобиографии Н. А. Невского: «Осенью 1929 года по приглашению академика В. М. Алексеева, профессора Н. И. Конрада я, наконец, вернулся в Ленинград, где тотчас же был зачислен в качестве доцента, ЛГУ и ЛВИ. В 1930 году стал работать по приглашению покойного академика С. Ф. Ольденбурга в Институте востоковедения АН СССР. С 1934 года работаю также в Госэрмитаже (в секторе Востока)».
Этот документ лучше других вводит нас в суть перемен, происшедших в жизни Н. А. Невского в 1929 году, и вставших перед ним проблем.
Далее. «Слишком большая исследовательская и преподавательская нагрузка заставили меня в 1936 году отказаться от преподавания в Ленинградском восточном институте (ЛВИ), во всех же остальных учреждениях продолжаю работать в качестве профессора и ученого специалиста (ИВАН).
Никогда не служа в армии, по возвращении в СССР должен был пройти военно-медицинский осмотр,
