ценности в нашем современном понимании. По понятиям людей того времени в золоте и серебре аккумулируются удача, счастье и благополучие. «При этом золото и серебро сами по себе, — как отмечал один из лучших знатоков европейского Средневековья А.Я. Гуревич, — ...не содержат этих благ: они становятся сопричаст­ными свойствам человека, который ими владеет, как бы 'впитыва­ют' благополучие их обладателя и его предков и удерживают в себе эти качества». Раздавая золотые чаши и кольца, князь делился своей удачей.

Вместе с даром к его получателю переходила часть удачи, счастья дарителя. Акт дарения устанавливал зависимость получателя от дари­теля. Дар, не возмещенный равноценным даром или верной службой, становился угрозой чести и даже жизни принявшего дар.

Характерно, что дружинники, взыскуя внешних признаков богат­ства, связанного с удачей, никогда не требовали земельных пожало­ваний. Земля в Древней Руси до XII в. не стала феодальной собствен­ностью. Ее было слишком много, а границы обрабатываемых земель, которые только и могли стать основанием феодальной условной служ­бы, невозможно было установить, поскольку расчищенные от леса УГОДЬЯ быстро «выпахивались» и земледелец приступал к раскорчевке нового лесного участка. По всей видимости, именно это обстоятель­ство затормозило в Восточной Европе развитие классических фео­дальных отношений. Эти отношения, сопряженные с появлением зе­мельного владений — вотчин, складываются в XII—ХIV вв. и так и не приводят к появлению на Руси известной по школьным учебникам феодальной иерархии.

Понятно, что при таком способе формирования дружины она не могла быть велика. Для того чтобы обзавестись дружиной, князь дол­жен был совершить немало удачных военных предприятий и раздать много злата. По свидетельствам иноземных путешественников, кос­венное подтверждение которым находится при археологических рас­копках дружинных «городищ», у князя, находившегося в зените карь­ еры, дружина насчитывала от 200 до 400 воинов.

Состав княжеской дружины сложен. Влиятельную «старшую дру­жину» составляли бояре (происхождение и точное значение этого сло­ва по сю пору неясно, в источниках наряду с ним используются как синонимы огнищанин, русин, княж муж или просто муж), часто имевшие собственные дружины. Это соратники и сотрудники князя, пользовавшиеся правом свободного выбора, кому служить. По всей видимости, старшая дружина была по своему происхождению дружи­ной «отцовской», и потому не только честью, но и возрастом букваль­но старшей. «Младшая дружина» состояла из «гридей», «отроков» и «детских» — боевых слуг князя, людей несвободного состояния.

Судьба двух этих частей дружины была различной. Старшая часть (члены которой периодически получали временные назначения судить и собирать дань с известной территории и постепенно заводили более прочные связи в земле-волости) уже с XI в. обзаводилась земельной собственностью и теряла подвижность, переставала перемещаться вместе с князем. Младшая дружина по мере разрушения архаических дружинных отношений постепенно сливается с «двором» князя — слу­жебной организацией, обслуживающей княжеское хозяйство.

Кочующие «самодержцы»

Несмотря на значительный вес в обществе и важность отправляемых князем функций, он так и не стал в Древней Руси подлинным монар­хом, государем. Прочная монархическая власть невозможна без зе­ мельной собственности, но, как установил еще В.О. Ключевский, в Древней Руси «понятия о князе, как территориальном владельце, хо­зяине какой-либо части Русской земли, имеющем постоянные связи с владеемой территорией, еще не заметно».

В советской исторической литературе, трудами главным образом академика Л.В. Черепнина, была разработана концепция верховной княжеской собственности на землю. Однако трудно представить вер­ ховным собственником князя, который, приезжая в ту или иную во­лость, должен был рядиться с вечем и принимать выдвигаемые вече­вой общиной условия. Акт княжеского призвания никак не сочетает­ся со статусом собственника. Как писал авторитетный историк-юрист К.Д. Кавелин, «отношений по собственности нет и не может быть, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собой только по родству, старшинством».

Действительно, князья Рюриковичи постоянно перемещаются из одной земли-волости в другую. В этом их коренное отличие от князей — племенных вождей древнейшей эпохи. Общеславянское слово «князь», родственное древненемецкому «кишпд», обозначало первоначально старейшину рода. Воспоминание об этом архаическом значении сло­ва удержалось в русских свадебных песнях, в которых жениха и не­весту как основателей нового рода, родоначальников, именуют «кня­зем и княгинею». Варяги, подчиняя себе славянские земли вдоль днепровского торгового пути, довольствовались установлением дан­нических отношений, оставляя подчиненные племена жить прежним бытом со своими племенными князьями.

В уже упоминавшемся договоре, заключенном киевским князем Олегом с греками в 907 г., указывалось, что дань полагалась на все русские города, «ибо по этим городам сидят великие князья, подвла­стные Олегу». Нет никакого основания видеть в этих великих князь­ях потомков Рюрика. Выделение «Рюрикова рода» из общей массы «княжья» происходит постепенно. По всей видимости, племенные княжеские династии пресеклись, а уцелевшие представители их влились в состав боярства в результате длительного процесса «примучивания» (т. е. подчинения) киевскими Рюриковичами окрест­ных славянских племен. В 945 г. во главе древлян мы видим еще их собственного князя Мала, но к исходу этого столетия во всех рус­ских землях наблюдаем только потомков Рюрика, заметно размно­жившихся и образовавших несколько конкурирующих династичес­ких линий.

Отношения между князьями-Рюриковичами довольно сложны. Неоднократно историками предпринимались попытки объяснения их на основании какого-либо единого принципа. Наибольшей популяр­ностью пользуется до сих пор предложенная С.М. Соловьевым и раз­витая В. О. Ключевским гипотеза «очередного порядка» или «лестнич­ного восхождения» князей. В соответствии с этой гипотезой Русь на­ходилась в нераздельной собственности всего рода Рюриковичей. При этом существовало понятие об иерархии земель (старшим городом считался Киев, за ним шли Чернигов, Переяславль и т. д.) и парал­ лельной иерархии княжеского рода по старшинству. После кончины очередного киевского князя две эти иерархии должны были заново приводиться в соответствие: на киевский престол переходил старший во всей династии Рюриковичей (как правило, это был не сын, а брат почившего князя), следующий за ним по старшинству перебирался в Чернигов и так далее. Однако и этот порядок, по мнению авторов ги­потезы, устанавливается только со времени Ярослава Мудрого, а до того, по мысли В.О. Ключевского, «при отце сыновья правили облас­тями в качестве его посадников», когда же отец умирал, «разрывались все политические связи между его сыновьями... между отцом и деть­ми действовало семейное право, но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права». Эта ги­потеза позволяет объяснить гораздо меньшее число фактов, нежели остается фактов ей противоречащих, так что Ключевскому приходи­лось признавать, что этот «очередной порядок» «действовал всегда и никогда — всегда отчасти и никогда вполне».

Прямо противоположную гипотезу выдвинул в конце XIX в. исто­рик-юрист В.И. Сергеевич. Он настаивал, что все отношения между князьями «Рюрикова дома» носят исключительно договорный харак­ тер. Этими договорами, до XIV в. заключавшимися в устной форме, устанавливались вполне произвольно взаимные отношения старшин­ства князей по «чести», вне зависимости от кровного родства. Князь, испытывая судьбу, считал себя вправе «искати» любого стола и в слу­чае удачи приобретал более «чести». Князь, признававший себя по та­кому договору «братом молодшим», мог приходиться в действитель­ности своему «брату старейшему» дядей. Средством выяснения взаим­ного старшинства служили почти непрерывные княжеские «усобицы» (вооруженные конфликты, в которых князь воевал «о собе» — отсюда слово «усобица», а не за земские интересы).

Несмотря на то что в рамках обеих гипотез было сделано много полезных наблюдений, ни одна из них не может претендовать на полное описание реального механизма междукняжеских отношений. Пе­ремещение князя из одной волости в другую определялось множест­вом факторов — княжескому стремлению занять определенный стол могло воспрепятствовать как противодействие другого князя-претен­дента, так и вмешательство интересов главного областного города, мало считавшегося с княжеским старшинством.

Первой попыткой установления наследственности княжеских сто­лов считается предсмертное завещание Ярослава Мудрого. Этот «ряд Ярославль» в изложении Лаврентьевской летописи предписывал: