не только те земли, которые мы и сейчас назвали бы русскими, но и бол­гарские, польские, валашские, а позднее и литовские города. В осно­ве этого объединения лежал принцип единства церковнославянского языка. Таким образом, «русская земля» «в широком смысле» — сово­купность земель, исповедующих истинную веру, связанную с церков­нославянским языком, т. е. вообще православный, богоспасаемый мир. Но это представление древнерусских книжников мало влияло на политические реалии Древней Руси, которая предстает совокуп­ностью независимых земель, объединяемых общностью веры, кня­жеской династии и языка.

С домом и дружиной

Обращаясь к летописям, мы обнаруживаем, что князь — совершенно необходимый элемент социально- политической организации древне­русского общества. Случаи, когда та или иная волость временно ока­ зывалась в положении «безкняжья», неизменно привлекают внима­ние летописца. Летописец, повествуя о конфликте родного Владими­ра с Ростовом и Суздалем, отмечает как чудо и проявление особого божественного благоволения, что владимирцы выстояли в этой борь­бе целых семь недель «безо князя будуще». Вольнолюбивые Новгородцы и те, оставшись на полгода без князя, «не стерпели без князя си­ деть». С князем горожане чувствовали себя спокойнее: когда Изяслав Мстиславич, отлучавшийся из Киева на несколько месяцев для по­ездки в Новгород и Смоленск, вернулся обратно, радовалось все «людье».

Радость эта легко объяснима. Князь выступает в наших древней­ших памятниках прежде всего как организатор обороны, и его отсут­ствие приводило к существенному ущербу «обороноспособности» во­ лости. В 1152 г. дружина князя Изяслава не смогла остановить полов­цев у днепровского брода, поскольку князя с ними не было, «а боярина не вси слушають». Необходимость быть при войске и вдох­новлять его своим примером отлично сознавали и сами князья, приз­навшие в один голос на одном из княжеских съездов — снемов: «не крепко бьются дружина и половцы, если с ними не ездим сами». Древ­нерусский князь во многом сохраняет черты военного предводителя родоплеменной эпохи. Например, он должен принимать непосред­ственное участие в битвах в качестве передового бойца.

Идеальный князь денно и нощно сам печется о военном «наряде». В «Поучении» Владимир Мономах наставляет детей своих: «На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не пре­давайтесь, ни спанью; сторожей сами наряживайте, и ночью, расста­вив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано».

Главная добродетель князя — храбрость, отвага. Волость могла изгнать князя, проявившего трусость, то есть обнаружившего, как сказали бы сейчас, «неполное служебное соответствие». В 1136 г. новгородцы изгнали князя Всеволода Мстиславича за то, что тот уе­хал из похода «впереди всех». Смерть князя на поле брани считалась нормой. «Дивно ли, если муж пал на войне? — писал Мономах о ги­бели собственного сына Изяслава. — Умирали так лучшие из предков наших».

Помимо собственно руководства военными действиями на князе лежала обязанность снабжения дружины оружием и конями, для че­го князьям приходилось организовывать внешнеторговые предприя­тия и заводить собственные «села», где разводили боевых коней.

Другой важнейшей задачей князя было поддержание внутреннего порядка. «Княж двор» был местом суда, а судебные разбирательства со временем превратились в повседневное занятие князя. В распоряд­ке дня Владимира Мономаха было установлено специальное время, когда он должен был «люди оправливати». В тех случаях, когда князь по немощи и болезни, как, например, Всеволод Ярославич на склоне лет, отходил от судебных дел, передоверяя их своим помощникам — тиунам, «княжа правда», по выражению летописца, переставала до­ходить до людей.

Княжеский суд должен был быть «истинен и нелицемерен», что в значительной степени гарантировалось его открытостью, гласностью и «равноудаленностью» — не случайно в принципиально ограничив­шем княжескую власть Новгороде князь остался прежде всего судьей. Состязательный процесс, в котором тяжущиеся стороны доказывали свою правоту, проходил «пред людьми». В судебном процессе актив­ную роль играли разного рода свидетели — видоки, послухи, поручники — отзыв которых позволял князю верно выбрать подлежащую при­менению к разбираемому случаю норму традиционного, обычного права. С начала XI в. нормы обычного права начинают дополняться писаным законодательством. Около 1016 г. создается Правда Яросла­ва, между 1054 и 1068 гг. — Правда Ярославичей, затем появляются Уставы Владимира Мономаха. Но следует обратить внимание на то, что законодательство не было исключительной прерогативой князя. В перечне «мужей», участвовавших в разработке и утверждении Прав­ды Ярославичей, помимо членов их дружин, указаны земский воево­да Коснячко и просто «киевлянин Микифор». Для составления «Уста­ва о резах» (резы — проценты по займу), первого в нашей истории свода коммерческого законодательства, Владимир Мономах «созва дружину свою... Ратибора Киевьского тысячьского, Прокопью Белогородьского тысячьского, Станислава Переяславьского тысячьского». Несмотря на скудость данных, которыми мы располагаем, можно ут­верждать, что участвовало в законодательстве и вече. В предисловии к Уставной грамоте князя Ростислава смоленской епископии указыва­ется, что князь готовил этот акт «сдумав с людми» (просто людьми, в отличие от княжеских приближенных — «мужей», именовались в то время все свободные жители земли-волости).

Князь действует не в одиночку, он всегда появляется в памятни­ках в окружении своей дружины. Дружина в глубокой древности, по всей видимости, обозначала боевой отряд племени, или мужской со­юз, составлявший единицу общеплеменной военной организации, по­добную тем, какие европейцы еще в XVIII в. могли наблюдать у ин­дейцев Северной Америки.

Князь и его дружина соединены общностью очага и хлеба, это сво­еобразная военная община. Оторвавшись и изолировавшись от общи­ны свободных людей, дружина как корпорация профессиональных воинов воспроизводила общинные порядки в своем внутреннем уст­ройстве. Среди дружинников князь не господин, но только первый между равными. Как отмечал византийский автор Лев Диакон, лич­но видевший князя Святослава Игоревича, «его белые одежды не от­личались от одежд его людей и были лишь чище».

Князь должен был считаться с мнением дружины, без которой су­ществовать не мог. Князь Святослав Игоревич отказался принять христианство, несмотря на решительные уговоры матери, опасаясь насмешек дружины. Характерен в этом смысле эпизод, помещаемый летописью под 945 г., о гибели Игоря в древлянской земле. Дружин­ники Игоря возмутились, что князь плохо содержит их, и завидовали дружинникам боярина Свенельда, которые «изоделись оружием и одеждой, а мы наги». «И послушал их Игорь — пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ни­ми мужи его». Тем самым мы видим, что Игорь уступил требованию своей дружины и отправился к древлянам за дополнительной данью, презрев как соображения о несправедливости повторного собирания дани, так и соображения личной безопасности.

Схожий рассказ читаем в летописи за 996 г. На пиру у князя Вла­димира Святославича дружинники принялись роптать, что им прихо­дится есть деревянными ложками, а не серебряными. Услышав это, Владимир немедленно «повелел исковать серебряные ложки». Лето­писец, ставивший перед собой задачу нарисовать идеальные отноше­ния между князем и дружиной, вкладывает в уста князя такое объяс­нение его поступку: «Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиною до­искались золота и серебра».

Как правило, дружина следует за своим князем, переходящим со «стола» на «стол», разделяя его удачи и невзгоды. Но не обязательно. Так в 1146 г. князь Святослав Ольгович вынужден был бежать из Новгорода Северского под натиском своего противника Изяслава Мстиславича, «дружина же его — иные пошли с ним, а другии оста­вили его». Когда Ярослав Святославич был принужден бежать из Владимира в «угры» (Венгрию), его бояре «отступиша от него».

Что же привязывало дружину к князю? Едва ли не главным дос­тоинством князя, с точки зрения дружины, считалась щедрость. Хоро­ший князь удостаивался похвалы летописца, если «любил дружину, золота не собирал, имения не щадил, но раздавал дружине». Между прочим, пир — это не только многодневная гульба, а своеобразное по­литическое учреждение той эпохи, когда власть еще не окончательно отделилась от народа. Именно там князь общался с подданными, тво­рил суд, выслушивал просьбы, отличал заслуживших: так вот «посту­пил на работу» былинный «мужичище-деревенщина» Илья Муро­мец — в качестве современных анкет и резюме он предъявил пленно­го Соловья-разбойника.

Там князь назначал на службу и жаловал своих богатырей-дру­жинников, раздавал им золото и серебро — кубки, мечи, кольца и т. п. Причем раздаваемые предметы не составляют богатства, мате­риальной