проектах, — сколько подписи под ним. Почти три четверти из них принадлежало офицерам и кавалер­ гардам, кто не участвовал прежде в составлении каких-либо проек­тов. Почему они подписали текст, призывавший не к восстановле­нию самодержавия, а к учреждению нового «собрания» для состав­ления будущей «формы правления»? Виной тому была ночная спешка — или убежденность в том, что бумага направлена против ненавистных «верховников»? Если это так, то Татищев, вольно или невольно, повторил ошибку своих оппонентов-«верховников»: выс­казался от имени тех, кто не разбирался в замысле или далеко не во всем его разделял.

Анна подписала поданную ей бумагу, противоречившую поздней­шей официальной позиции, согласно которой подданные единодуш­но желали именно самодержавия. Потом этот документ таинствен­ным образом исчез и известен нам только по неведомо кем и когда сделанной копии. Видимо, подписавшие его высокопоставленные лица уж очень не хотели сохранять такое свидетельство их нелояль­ности. Тогда, наверное, дело верховников не было окончательно про­играно — все-таки Анна еще неуверенно себя чувствовала в качестве императрицы. Но оказавшиеся во дворце гвардейцы (а вместе с ни­ми, надо полагать, и те, кто, не думая, подписывал прошение) пот­ребовали возвращения императрице ее законных прав: «Государыня, мы верные рабы вашего величества, верно служили вашим предше­ственникам и готовы пожертвовать жизнью на службе вашему вели­честву, но мы не потерпим ваших злодеев! Повелите, и мы сложим к вашим ногам их головы!» Под крики офицеров испуганное шляхет­ство подало вторую челобитную с просьбой «всемилостивейше при­нять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели».

В зале присутствовали старшие обер-офицеры Преображенского полка — капитаны, капитан-поручики и поручики; полковые адъю­танты и самый младший по чину — только что произведенный Анной прапорщик Обухов. Одни из них подписали прошение Татищева, но, похоже, не ожидали, что императрице опять предложат какие-то ус­ловия — и сорвали весь его план. Другие ни в какой «политике» заме­чены прежде не были и явились защитить свою «полковницу» от про­исков «бояр». Угрозы группы гвардейских офицеров (37 человек с майорами) и кавалергардов (36 человек) заставили собравшихся принять решение о вручении Анне «самодержавства».

Вслед за тем Анна потребовала подать «кондиции», которые «всемилостивейше изволила изодрать»... Последним днем заседаний Вер­ховного тайного совета стало 28 февраля. В этот день правители сами составили манифест о «принятии самодержавства», который отнесли на подпись к императрице вместе с черновиками «кондиций». «Верховники» — как бы ни расценивать их политические взгляды и цели — не сумели ни выдвинуть приемлемый для «шляхетства» план государ­ственного устройства, ни пойти на компромисс с другими представи­телями генералитета.

«Оппозиция» не смогла объединиться. Смелые «прожектеры»; вельможи, недовольные выбором «благодетельницы»; полковники и капитаны, сравнивавшие достоинства «кандидатов» в императоры; наконец, просто захваченные политическими спорами провинциаль­ные служивые — как же трудно было им найти общий язык для того, чтобы совместно выработать новое государственное устройство стра­ны! А если добавить давление «фамильных», корпоративных и карь­ерных интересов, открывшуюся возможность смелой интригой обес­печить себе счастливый «случай» или вьпгужденную оглядку на жела­ние влиятельного и чиновного родственника-«милостивца»...

Но и Анна понимала, что самодержавием обязана 162 собравшим­ся во дворце дворянам, что немногим отличалось от «выборов» ее «верховниками». Поэтому на следующий день в Кремлевском дворце была положена копия второго прошения и началась процедура ее подпи­сания с привлечением «общественности». Первыми этот документ под­писали главные герои — гвардейские офицеры. Приложились и архие­реи во главе со «смиренным Феофаном». Затем шли подписи офице­ров гарнизона, чиновников центральных учреждений, придворных — от высших чинов до «дозорщиков конюшенного ведомства»; московс­ких купцов, мещан городских слобод и даже случайных приезжих, как «вологжанина посадского человека Дмитрия Сукина». За десять дней к прошению «приложили руки» 2246 человек. Инициаторы этой пропа­гандистской акции умело использовали — в отличие от своих против­ников — тактику «гласности» и традицию «земских» челобитных XVII века. Подписи подданных разного чина должны были демонстриро­вать «всенародную» поддержку самодержавной Анны, чтобы ее «вос­шествие» не выглядело прихотью вельмож или гвардейских капитанов.

Победители и побежденные

В первые дни после победы власти издали манифест, гласивший, что «верные ж наши подданные все единогласно нас просили, дабы мы самодержавство в нашей Российской империи, как издревле наши пра­ родители имели, восприять изволили, по которому их всенижайшему прошению мы то самодержавство восприять и соизволили». Но уже через две недели спохватились, ведь манифест допускал зависимость самодержца от воли «общенародия». Новый манифест от 16 марта 1730 г. о венчании Анны на царство уже не допускал и мысли о ка­ком-либо ином источнике власти: «...От единого токмо всевышнего царя славы земнии монархи предержащую и крайне верховную власть имеют».

Далее последовала раздача «пряников» вместе с пока умеренным применением «кнута». По случаю коронации раздавались звания, ор­дена и имения тем, кто помог Анне утвердиться на престоле: Андрею Остерману, Никите Трубецкому, Антиоху Кантемиру, Алексею Чер­касскому. Новыми статс-дамами двора стали деятельно участвовав­шие в борьбе за престол графини Головкина, Лопухина, Салтыкова, баронесса Остерман и княгиня Черкасская.

Применялся принцип «разделяй и властвуй». Молодой Иван Дол­горуков уже 27 февраля был «выключен» из майоров гвардии, а 5 марта его посадили под домашний арест и потребовали вернуть вещи «из казны нашей». Одновременно фельдмаршалы В.В. Долгоруков и М.М. Голицын получили от Анны по семь тысяч рублей. Последнему императрица, кроме того, пожаловала четыре волости в Можайском уезде; жена князя стала первой дамой двора — обер-гофмейстершюй, а сам он — президентом Военной коллегии.

Скорее всего, все эти меры должны были поссорить влиятельные фамилии. Датский посол Вестфален рассказывал, как фельдмаршал Голицын у ног Анны просил ее о прощении и оправдывался тем, что «хотел защитить наше несчастное потомство от такого произвола, наз­начив благоразумные границы их (монархов) непомерной власти и власти фаворитов, которые немилосердно нас мучили». М.М. Голицын скончался в том же 1730 г. при не вполне понятных обстоятельствах; его старший брат прожил еще несколько лет, прежде чем его обвини­ли в покровительстве зятю при получении наследства и заключили в Шлиссельбургскую крепость, где Д.М. Голицын и умер в 1737 г.

После коронационных торжеств Долгоруковых отправили сначала в почетную ссылку — губернаторами и воеводами в Сибирь, Астрахань и Вологду. А затем Василий Лукич был навечно заточен в Соловках, а Алексей и Иван Долгоруковы отправились по следам Меншикова в Березов. Фельдмаршал В.В. Долгоруков угодил в заточение за то, что пос­мел «собственную нашу императорскую персону поносительными сло­вами оскорблять». У опальных были конфискованы вотчины, дома, за­городные дворы и почти 25 тыс. душ «бывших князей». За ними тут же выстроилась очередь, многие владения Долгоруковых перешли в руки новых владельцев; даже знаменитому шуту Анны, отставному прапор­щику Балакиреву, достался дом в Касимове. В 1739 г. на ссыльных об­рушилось новое следствие, на этот раз окончательное. Осенью этого го­да «верховники» Алексей и Василий и фаворит Петра II Иван Долгору­ковы были казнены...

В выигрыше оказался обрадовавшийся было ограничению власти императрицы, но воздержавшийся от подписания проектов капитан-командор Иван Федорович Козлов. При Анне он спокойно выслужил генеральский чин, стал членом Военной коллегии; на одном из ее за­седаний он в числе прочих решал вопрос о содержании когда-то вызы­вавших его с докладом «на ковер», а теперь заточенных фельдмарша­ ла В.В. Долгорукова и Д.М. Голицына.

Всем офицерам гвардейских полков императрица дала великолеп­ный обед. В отличие от прошлых «революций», императрица решила наградить не отдельных лиц, а весь офицерский состав гвардии — как только появился «премиальный фонд» в виде конфискованных имений «фамилии» Долгоруковых.

Капитаны получили по 40 душ, капитан-поручики — по 30, пору­чики — 25, подпоручики и прапорщики — по 20 душ. Награды семеновцам были несколько меньше, поскольку основную роль в событи­ях сыграли преображенцы. При раздаче учитывались конкретные заслуги офицеров: кому-то пожалования увеличили с 40 до 50 душ, другим уменьшили до 20 и 15. Награды ожидали и рядовых. 26 фев­раля Анна повелела выдать 141 рубль гвардейцам-именинникам и 38 рублей — новорожденным солдатским детям. В марте 1730 г. дворя­нам-рядовым разрешили отправиться в долгосрочный отпуск — в Пре­ображенском полку этой