В 1171 г. Венеция была разделена на шесть районов. Исходя из такого территориального деления, был образован Боль­шой совет: нобили каждого из шести сестьеров выбирали двоих представителей, каждый из которых, в свою очередь, назначал еще 40 человек. Большой совет состоял из 2500 членов — отпрысков патрицианских родов, из их числа рек­рутировалось большинство должностных лиц республики. Основными институтами коммуны являлись: сенат, возг­лавляемая дожем коллегия и кварантия — главный судебный орган по криминальным делам. Выбираемый тайным голосо­ванием Большого совета дож становился пожизненным пра­вителем республики, но его реальная власть ограничивалась сложной системой комиссий и советов, следивших за действиями дожа и друг за другом. С XIII в. элита замкну­лась, перестав принимать в свой круг новые, пусть даже весьма богатые фамилии.

Маленькая Венеция долго оставалась одной из сильнейших морс­ких держав Средиземноморья: создала собственный торговый и воен­ный флот, самую совершенную в Европе дипломатическую службу, сеть заморских торговых факторий, развернула собственное уникаль­ное производство (знаменитого венецианского стекла и зеркал). Нов­городское же боярство создавало свои богатства за счет экспорта при­родных богатств и вполне этим удовлетворялось.

Такая «сырьевая» эксплуатация обширных лесных колоний при­носила колоссальные доходы боярству, но тормозила развитие пере­довых, по тому времени, отраслей. Новгородские молодцы-«ушкуйники» могли периодически устраивать дальние экспедиции на Север за пушниной да еще совершать лихие пиратские набеги на «низовые» го­рода: «Проидоша из Новагорода Волгою из Великого полтораста уш­куев с разбойникы новогородскыми, и избиша по Волзе множество татар и бесермен и ормен... Новъгорад Нижний пограбиша... И поидоша в Каму, и проидоша до Болгар», где с успехом «полон христьянский весь попродаша». Однако новгородская торговля целиком зависе­ла от более предприимчивых и технически оснащенных немецких купцов. Товары в Новгород и из него шли на немецких судах, поэто­му новгородское купечество не могло соперничать и даже заключать равноправные договоры с ганзейцами, не говоря уж о морской торго­вой экспансии. Создание собственного флота было затруднено отсут­ствием морских гаваней.

Раннее участие в управлении облегчило новгородским боярам подчинение свободных «смердов» и горожан, а связи вотчин с город­скими хозяйствами-усадьбами обеспечили боярству контроль за эко­ номикой и политическое господство. Технический уровень новгородс­ких мастеров был достаточно высоким; однако зависимость купцов и ремесленников (по раскопкам известно уже 150 таких «боярских» мастерских) мешала формированию профессиональных корпораций горожан — цехов, развивавшихся в западноевропейских городах. Эти обстоятельства, помноженные на общие причины слабости русского города, не дали возможности процветавшему и свободному Новгоро­ду стать инновационным центром передовых технологий и форм про­изводства на Руси.

Боярство смогло полностью подчинить своей воле как экономику, так и политические институты Новгорода. Но эта победа как раз и под­рывала новгородскую самостоятельность. Еще в XIV в. черному люду было что защищать в республиканских порядках: сохранялось некото­рое влияние горожан на «своих» бояр, а их зависимость от народной поддержки не позволяла резко усиливать налоговый гнет. Установле­ ние же после 1418 г. открытой олигархии объединило враждующие кланы, но фактически ликвидировало вечевой строй, а вместе с ним — и желание «черных людей» защищать новгородские порядки. Социаль­ная рознь ослабляла республику — как раз тогда, когда ей пришлось отстаивать независимость.

Конец республики

В отличие от тверских или нижегородских правителей, новгородцы никогда не участвовали в борьбе за гегемонию на Руси. Новгородская элита, как правило, принимала к себе в князья того, кто становился великим князем владимирским, что гарантировало от конфликта с Ор­дой. Власть любого, даже самого сильного князя была в новгородских владениях ограничена. Боярство получало огромные выгоды от сбыта мехов и транзитной торговли, и его мало интересовали политические события на «низу», если они не задевали новгородских интересов.

Случались порой и столкновения. В 1170 г. под стенами Новгоро­да стояли дружины владимирского «самовластца» Андрея Боголюбского, в 1387 г. на него двинулись силы почти всей русской земли во главе с Дмитрием Донским, в 1428 г. в новгородские пределы вторг­лось войско могущественного великого князя литовского Витовта. Но новгородцы держались стойко: «суздалъцы» князя Андрея потерпели страшное поражение, запечатленное на новгородской иконе «Чудо от иконы Знамение». Когда же противник оказывался сильнее — северя­не откупались: выплачивали «черный бор» (одноразовую дань) вели­кому князю Московскому или его литовскому конкуренту.

Но к середине XV в. ситуация в Северо-Восточной Руси принци­пиально изменилась. Исчезли соперничавшие друг с другом и беспре­рывно воевавшие княжества, всегда дававшие новгородцам возмож­ность выбрать удобного партнера. Великое княжение Владимирское прочно закрепили за собой московские князья. С окончанием междо­усобной войны московских князей Новгород остался единственной политической структурой, претендовавшей на проведение независи­мой политики. Должна была настать и его очередь.

Зимой 1456 г. войска великого князя Василия II (1425—1462) провели короткую победоносную кампанию — разгромили новгоро­дское ополчение под Руссой; посадник Михаил Туча угодил в моско­вский плен. В деревеньке Яжелбицы москвичи заключили договор с Новгородом: посадники пообещали признавать московского князя своим сувереном, выплатили ему немалую контрибуцию в 10 тыс. рублей. Но при этом новгородские представители упорно отстаивали «старину»: неприкосновенность боярских вотчин, особое республи­канское устройство и невмешательство в него великого князя. Яжелбицкий мир повторил почти без изменений традиционные нормы «докоичаний» между великим князем и новгородскими боярами: «Нов­город держати вам в старине, по пошлине, без обиды; а нам, мужем ноугородцем, княжение ваше держати честно и грозно, без обиды. А пошлин ваших, князей великих, не таити, по целованию. А что во­лостей ноугородцких всех, вам не держати своими мужи, держати мужи ноутородцкими, и дар имати от тех волостей. А без посадника вам, князи, суда не судити, ни волостей роздавати, ни грамот давати... А без вины вам, князи, мужа волости не лишити, ни грамот не посужати...»

Однако в договоре впервые было записано: «Вечным граматам не быти», — т. е. Москва впервые потребовала ликвидации высшего нов­городского органа власти. Как восприняли это требование новгородс­ кие послы, неизвестно; однако сохранилось оно только в московском экземпляре Яжелбицкого договора. И все же мир был восстановлен. Победитель и побежденные, как равные договаривающиеся стороны, «целовали крест» — ратифицировали договор, который не собирались долго соблюдать. Для Москвы он стал некоторой передышкой в борь­бе за подчинение Новгорода; историкам известны грамоты, выданные от имени веча уже после Яжелбиц.

Судьба Новгорода была решена Иваном III (1462—1505). Новго­родцы: уже лишились пространства для маневра: обращаться за реаль­ной помощью можно было только к сопернику Москвы — королю Польскому и великому князю Литовскому Казимиру. В 1463 г. к не­му отправилось новгородское посольство с жалобой о «возмущении еже на Великий на Новгород Ивана Васильевича». Русская земля сто­яла на пороге новой войны; но она не началась — очевидно, верх в Новгороде взяли сторонники «худого мира». В 1470 г. на новгородс­ком столе оказался Михаил Олелькович — потомок Ольгерда Литовского. Его княжение было недолгим, но именно в это время «литовская партия» среди новгородских бояр решительно выступила против Москвы.

Дети покойного посадника Исака Борецкого и его вдова Марфа призвали новгородцев: «Не хотим за великого князя Московского, ни зватися отчиною его. Волныи есмы люди, Великы Новъгород, А мос­ковский князь велики много обиды и неправду над нами чинит. Но хо­тим за короля Польского и великого князя Литовского Казимера». Вскоре был заключен договор: «честный король» обязался «всести на конь за Велики Новгород», т. е. лично возглавить польско-литовскую рать. Переход под власть короля означал разрыв не только с Москвой, но и с вековой «стариной» признания прав великих владимирских князей.

Князья из Литвы приходили в Новгород не раз: в 1414 г. здесь княжил Иван Владимирович, дядя Михаила Олельковича; в 1435, 1445 и 1459 гг. — другой его родич, Юрий Семенович, сын Семена-Лугвеня, защитника Новгорода от Ливонского ордена. Михаил Олелькович был вассалом и родичем Казимира, но еще и двоюродным бра­том самого Ивана III. Но теперь приглашение князя «из королевы ру­ки» стало для Москвы удобным предлогом для обвинения новгородцев заодно и в измене, и в склонности к