владыки Филофия епископа», следовательно, не раньше 1472 г. Списки жития новгородскаго архиеп. Моисея называют автором его того же Пахомия сербина. Указанное выше летописное известие 1472 г. называет Пахомия иноком Сергиева монастыря; неизвестно, покидал ли он после того эту обитель и когда умер. Биография Моисея, по содержанию одного чуда в ней, могла быть написана не раньше 1484 г.; судя по времени приезда Пахомия на Русь, она была последним трудом его, написанным в очень преклонных летах. В службе Знамению Богородицы в Новгороде (чудо 1169 г.) находим два канона, оба с надписью: «Творение священноинока Пахомия Логофета». Некоторыми чертами изложения напоминает эти каноны и вообще приемы пахомиевскаго пера витиеватое похвальное слово Знамению, обыкновенно присоединяемое в рукописях к древнему новгородскому сказанию об этом чуде. Наконец, встречаем список жития новгородскаго архиеп. Иоанна, правда поздний, который показывает, что древнерусская письменность усвояла и это житие перу Пахомия. Таких указаний, разумеется, недостаточно для решения вопроса об авторе двух названных произведений; можно только привести некоторыя соображения, поддерживающия эти указания. Главное содержание жития архиеп. Иоанна почерпнуто из круга местных народных преданий. Имя Иоанна получило важное значение в местной легенде благодаря тому, что он во время нашествия Суздальцев на Новгород послужил орудием чуда от иконы Богородицы, ставшаго любимым воспоминанием Новгородцев. Память об этом владыке вместе с новгородской стариной оживилась особенно в XV в., в эпоху последней борьбы Новгорода с Москвой. Явление его архиеп. Евфимию в 1439 г., как разсказывает житие, повело к открытию его мощей и к установлению панихиды 4 октября всем князьям и владыкам, погребенным в Новгородском Софийском соборе. Вместе с именем Иоанна, под влиянием опасностей со стороны Москвы, должно было оживиться и воспоминание о чуде 1169 г. Это сказывается в легендах, распространявшихся из Новгорода в XV в., о знамениях, подобных чуду XII в., состоявших в явлении слез на иконах Богородицы. Не указываемый в рукописях повод к составлению двух канонов Знамению Пахомием, может быть, побудил его написать и похвальное слово об этом чуде, и житие архиеп. Иоанна. Труды, предмет которых заимствован из церковной истории Новгорода, были следствием пребывания Пахомия в этом городе или сношений с ним, не прерывавшихся и по возвращении автора к Троице. Но трудно догадаться о времени и поводе к написанию четырех других произведений, обозначаемых именем Пахомия – повести о страдании черниговскаго кн. Михаила и его боярина Феодора с службой на память их, похвальнаго слова на Покров Богородицы и канона в службе Св. Борису и Глебу. Только о первом из этих сочинений можно сказать, что оно написано раньше 1473 г.: биограф князя ярославскаго Феодора, писавший около этого года, знал уже повесть о Батые, приложенную Пахомием к сказанию о кн. Михаиле.
Жития, которыя одни подлежат нашему разбору из всех исчисленных разнообразных произведений Пахомия, распадаются на две группы по отношению к ним критики. Одни из них – только переделки прежде написанных и сохранившихся биографий и могут быть поверены на основании последних: таковы жития Сергия, митр. Алексия, Варлаама Хутынскаго, архиеп. Моисея и сказание о кн. Михаиле Черниговском. Остальныя стоят вне такой поверки, ибо написаны или прямо по изустным разсказам, или на основании письменных источников, уже утраченных.
К изложенным соображениям о времени написания и составе Пахомиева жития Сергия остается прибавить несколько замечаний о значении его как историческаго источника. Уже древнерусская письменность считала его не самостоятельным произведением, а только переделкой, новой редакцией прежде написанной биографии: в большей части списков этого жития заглавие сопровождается заметкой, что оно «преже списано бысть от духовника мудрейшаго Епифания, послежде преписано (или „проведено“) бысть от священноинока Пахомия Св. Горы». Разбор отношения Пахомиевской редакции, служившей образцом для других, к ея оригиналу даст одно из указаний на то, для чего и как делались эти новые «преводы» или редакции, наполняющие собою древнерусскую письменность житий. Цель Пахомиевой переделки жития указывается заметкой в одном списке службы Сергию, откуда видно, что творение Пахомия читалось в церкви на праздник памяти святаго; житие, написанное Епифанием, не было удобно для этого ни по размерам, ни по свойству изложения. Согласно с таким назначением житие начинается обращением к предстоящей братии, призывающим ее достойно праздновать память святаго. В послесловии автор выставляет главным побуждением к написанию биографии посмертныя чудеса святаго, виденные и слышанныя им в обители, которыя он первый внес в житие, ибо при взгляде на последнее как на церковное назидательное слово разсказ о чудесах становится в его составе существенной, необходимой частью. Указанное назначение биографии, с одной стороны, объясняет чрезвычайно сильное распространение ея в древнерусской письменности, с другой – определило главныя особенности ея изложения. Чтобы сообщить своей редакции размеры, возможные для церковнаго слова, Пахомий старается возможно больше сократить Епифаниевский оригинал, опуская его многочисленныя реторическия отступления, сжимая иногда десяток его листов в 10 строк. Но вместе с реторическими отступлениями исчезли под пером Пахомия и те живыя, дорогия для историка черты, которыя записал в житии Епифаний по личным воспоминаниям или разсказам очевидцев, например вид глухой лесной пустыни в то время, когда уединился в ней Сергий, и постепенное заселение ея вместе с развитием монастыря. Так изложена редактором большая половина жития, до статьи об изведении источника; отселе перифраз чередуется у Пахомия с дословной выпиской. Далее, редактор опускал факты оригинала, какие находил неудобными для чтения в церкви, или изменял их подробности и причины, чтобы сообщить более назидательности своему изложению.
Епифаний не был Москвич и не смотрел на события московскими глазами: как в житии Стефана он упрекнул москвичей за недостаточное признание подвигов пермскаго просветителя, так и здесь в правдивом разсказе о переселении Сергиева отца из Ростова не задумался выставить главной причиной события московския насилия. Пахомий передал факт без объяснений. Сергий, уходя в пустынь, отдает свою долю отцовскаго наследства – у Епифания – младшему брату, у Пахомия – бедным, ибо так лучше сказать в житии; Епифаний просто говорит, что в лесу, где поселился Сергий, было много зверей и гад, у Пахомия бесы преображались в зверей и змей и нападали на Сергия; по разсказу Епифания, Сергий ушел из своего монастыря на Киржач вследствие того, что некоторые из братии не желали иметь его игуменом и во главе их был родной брат его Стефан, однажды в церкви изрекший на Сергия «многа, еже не лепо бе»; Пахомий нашел неуместным напоминать братии об этом неприятном деле и объяснил удаление Сергия желанием отыскать место для безмолвия, которое постоянно нарушали богомольцы, во множестве приходившие в монастырь. Наконец, кроме этих поправок, вызванных соображениями редактора, у него есть неточности, происшедшия от недосмотра. Он знает о жизни Сергия не больше Епифания, хотя в послесловии ссылается на разсказы других братий монастыря; он вносит в биографию свои мысли, приемы изложения, свой прагматизм, но не вносит новых биографических черт. Относясь к своему труду преимущественно как стилист, равнодушный к историческому факту, он менее заботится о точности и последовательности разсказа. Епифаний внимательно следит за постепенным образованием небольшой монашеской общины около радонежскаго пустынника, за ея первоначальной жизнию и развитием монастыря в связи с распространением его известности. Пахомий стирает эти любопытныя подробности своими общими местами, не думая о связи событий, и вслед за описанием уединенной жизни Сергия говорит уже о многочисленной братии, привлеченной к нему всюду разносившейся славой его подвигов, не поясняя, кто видел эти подвиги пустынника, не видавшаго лица человеческаго. Иногда Пахомий без всякой причины изменяет порядок статей оригинала или, опустив одну статью, удерживает ссылку на нее, сделанную Епифанием в другой дальнейшей. Таким образом, рядом с уцелевшей Епифаниевской биографией редакция Пахомия имеет некоторую цену как исторический источник только благодаря дополнительным статьям об открытии мощей и посмертных чудесах святаго.
Как библиографическая история жития митр. Алексия, так и его фактическое содержание представляют много темных, едва ли даже разъяснимых пунктов. Над обработкой этого жития трудился ряд писателей, начинающийся Питиримом в половине XV в. и оканчивающийся чудовским иноком во второй половине XVII в. Пахомий только наиболее известный автор из этого ряда. История жития тесно связана с судьбою мощей Св. Алексия и начинается с их обретения. Сказание о нем было обработано в нескольких редакциях. Две из них встречаются в списках Пахомиева жития Алексия, одна краткая, другая распространенная, обе с 8 или 9 чудесами. Третья есть переделка пространной статьи Пахомиевскаго жития и прибавляет к ея чудесам новое – об исцелении чудовскаго инока хромца, сокращая пространное сказание об этом митр. Феодосия. Наконец, 4-я редакция, с витиеватым предисловием, имеет характер церковной беседы на праздник обретения мощей 20 мая: это другая переделка Пахомиева сказания, составленная в Чудовом монастыре в XVI в. при митр. Макарие, с новыми фактическими подробностями и с прибавлением повести о
