автор жития намекает на монастырския записки, которыя он вел вскоре по смерти Варлаама, живя в его монастыре, и которыя послужили источником известий о хутынском монастыре, занесенных в новгородский летописный свод. Из этого свода узнаем, что Порфирий – Прокша Малышевич, такой же «вячший» новгородец, как и Варлаам, – постригся на Хутыне «при иг. Варламе» и умер в 1207 г.: брат его Феодор не известен по летописи, но она в продолжение нескольких десятков лет следит за судьбой его сына Вячеслава, внука Малышева, достроившаго церковь, заложенную его отцем, бывшаго тысяцким, потом хутынским монахом Варлаамом, и подробно обозначает его смерть и погребение на Хутыне в 1243 г. Там же пострижен и в 1247 г. погребен сын Вячеслава Константин. Из одного с Варлаамом класса вышел вернувшийся пред смертью его Антоний: это был Добрыня, отец котораго, воевода Ядрей, погиб в походе 1193 г. на Югру; по летописи, Добрыня еще до изгнания архиеп. Митрофана (1211 г.) возвратился из Царьграда с святыней от Гроба Господня и постригся на Хутыне; в 1211 г. он избран владыкой Новгорода и потом неоднократно оставлял кафедру. Вместе с Антонием мог быть в числе «иной братии» Варлаама и Арсений, из хутынских чернецов дважды заступавший место архиеп. Антония, но не посвященный в сан, потом бывший игуменом Хутынскаго монастыря. Ко всем этим лицам летопись относится с большим сочувствием и особенно останавливается на Арсение, описывая его добронравие, называя его мужем кротким, смиренным, зело боящимся Бога.

Разсмотренные признаки жития не позволяют слишком удалять его происхождение от времени описываемых им событий. Впоследствии это житие имело долгую литературную историю и вобрало в себя цикл легенд, которыми окружено было имя Варлаама. Разбор их найдет место в разсмотрении позднейших редакций жития. Краткая редакция свободна от этих легенд; но и в ней, несмотря на раннее время ея списков, можно отметить черту, ставшую потом основой одной из них. Древняя летопись и житие молчат о годе смерти Варлаама; две позднейшие летописи, новгородская 4-я и софийская, относят ее к 6701 г. (1192, ноябр. 6). Воспроизводя историю монастыря по древнему житию, видно, что Варлаам с Порфирием и иной братией долго жили в «пусте месте» отшельниками, не принимая правильной формы монастырскаго братства, которое впервые устроилось по-монастырски, когда архиепископ освятил поставленную «чернецом» Варлаамом малую церковь Преображения на Хутыне, что, по древней летописи, было 6 авг. 1192 г., т. е. незадолго до смерти Варлаама. По Пахомиевской редакции жития, Варлаам тогда же заложил другую, каменную церковь Преображения, но не успел достроить при жизни. Сопоставление этих известий делает вероятным известие о смерти Варлаама в 1192 г., т. е. при архиеп. Григорие, умершем в следующем году 24 мая. Во всех известных нам списках древняго жития хоронит Варлаама владыка Антоний; позже встретим ряд легенд, основанных на тесной дружбе между Варлаамом и архиеп. Антонием, избранным в этот сан в 1211 г. Ошибка эта принадлежит не автору краткаго жития, которое, очевидно, в других списках не обозначало имени владыки, как всем еще известнаго; на это указывают и позднейшия редакции, которыя, переделывая древнее житие, в разсказе о погребении Варлаама также не называют архиеп. по имени. Так, по-видимому, из стиравшихся в предании исторических черт жизни Варлаама уже в конце XIII в. завязывалась канва легенды.

Разбираемое житие может служить образчиком литературнаго стиля житий, какой усвояла новгородская письменность XIII в. В основных чертах своих он тот же, что широко развился и твердо заучивался нашими книжниками в последствии. Две существенныя особенности его здесь уже готовы и выступают тем заметнее, чем короче житие. Одна состоит в известном выборе биографических черт для жития. Их немного, и почти все оне связаны с разсказом об удалении Варлаама и его товарищей в пустыню, о построении монастыря и о смерти святаго; остальные моменты и подробности не остановили на себе внимания биографа. Не одна краткость биографии тому виной. Рядом с индивидуальными чертами жизни Варлаама нашли место и те общия типическия черты с их неизменным, заученным выражением, которыя удобно переносились на всякаго святаго: «родися от верну родителю крестьяну», «ун сый на игры с уными человекы не изволи изити», в пустыне «не дадяше сна очима своима, боряся с бесы», предсмертныя слова к братии: «Аще, братие, телом отхожу от вас, да духом присно с вами буду» и т. п. Затверженныя по чужим литературным образцам, эти черты, здесь еще краткия и неразвитыя, очевидно, разсчитаны не на любопытство к делам и деятелям прошлаго, а на внимание набожнаго слушателя в церкви. Эта вторая особенность житейнаго стиля заметно связана с первой: из жизни святаго берутся лишь такия черты, к которым можно привязать эти общия, готовыя формулы жития. Но следует оговорить в разбираемой редакции отсутствие третьей особенности житейнаго стиля, развившейся позже: общие места в жизнеописании удерживают еще характер исторических фактов, хотя условных, не переходя в назидательное размышление или витиеватую проповедь и не удаляясь от первоначальнаго назначения жития – служить исторической запиской или «памятью» о святом.

Еще ближе подходит к этому назначению коротенькая записка об Аркадие, еп. новгородском, сохранившаяся в Макарьевских минеях. Трудно сказать, существовали ли в письменности Новгорода до XV в. какия-нибудь биографии других его древних владык, написанныя в Новгороде. Жития некоторых из них, составленныя позже, или молчат о своих древних источниках, или делают неясныя указания на них. Литературная простота записки об Аркадие лишает вероятности предположение, что она написана при архиеп. Макарие для его миней или в близкое к нему время: тогда составили бы более пространное и витиеватое житие, сообразно с литературным вкусом времени. Помещенная в минее Макария среди кратких проложных статей, она, очевидно, вместе с ними выписана из стариннаго пролога. Краткий некролог, эта записка чужда общих мест жития. По-видимому, она была мало известна церковным историкам: говоря об Аркадие, они обыкновенно ограничиваются летописными известиями, начинающими с основания им Успенскаго Аркажскаго монастыря в 1153 г. Записка представляет некоторый интерес тем, что сообщает черты жизни Аркадия до этого года, взятыя, очевидно, из другаго источника, столь же близкаго, как и древняя новгородская летопись тех годов, ко времени этого епископа (=1163). Аркадий «бе нищ», говорит записка, в молодости покинул родителей и постригся в Юрьевом Новгородском монастыре; здесь, достигнув сана пресвитера, он стал потом игуменом и наконец был почему-то изгнан из монастыря. Когда приехал из Руси в Новгород кн. Изяслав, он полюбил Аркадия и поручил ему «место» Св. Пантелеймона; оттуда Аркадий удалился потом в пустынное место, где и основал в 1153 г. свой монастырь. Пантелеймонов монастырь около Новгорода упоминается в грамоте кн. Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю, следовательно, существовал еще до 1136 г., когда Всеволод был изгнан из Новгорода. Изяслав, как видно, заботился о его благосостоянии: он приезжал в Новгород на короткое время в 1148 г.; к этому времени можно отнести сохранившуюся грамоту его на земли, выпрошенныя им у Новгорода для Пантелеймонова монастыря; тогда же поручил он Аркадию управление этим монастырем, о чем говорит записка. В известиях летописи об игуменах Юрьева монастыря есть пробел между 1134 г., когда упоминается Исаия, и 1158 г., когда был поставлен Дионисий. Очевидно, к промежутку 1134–1148 гг. и относится игуменство Аркадия в этом монастыре.

Первоначальное житие св. кн. Александра Невскаго составляет большую редкость в уцелевших древнерусских рукописях: по-видимому, отдельные списки его попадались редко и старинным нашим переписчикам. Это можно отчасти объяснить тем, что в позднейшей письменности, наиболее сохранившейся, древнее житие было вытеснено из обращения несколькими редакциями его, составленными в XVI в. в духе позднейшаго житейнаго стиля. При такой редкости списков, первое сличение их может возбудить некоторыя сомнения относительно первоначальнаго состава жития. В списке, дополненном летописными известиями, есть подробности, не встречающияся в других. Сличая этот список с древней новгородской летописью, легко видеть, что эти подробности не принадлежат автору жития: почти все оне относятся к невскому и ледовому побоищу и заимствованы почти дословно из новгородской летописи, а автор жития – не новгородец и опускал многое, касавшееся собственно Новгорода. С другой стороны, есть черты, опущенныя в списке псковской летописи и удержанныя другими; самая крупная из них – разсказ о 6 русских удальцах, отличившихся в невском бою. Этот разсказ интересовал не исключительно одних новгородцев, ибо далеко не все эти удальцы вышли из их среды: четверо принадлежали к дружине князя, от котораго и слышал этот разсказ автор, по его собственному показанию: «Си же вся слышах от господина своего кн. Александра Ярославича и от иных, иже обретошася в той сечи».

Автор – не новгородец: у него нет обычных выражений новгородца о родном городе, даже есть, напротив, некоторое разногласие с новгородским летописцем в разсказе о невском бое: умалчивая о подробностях, которыя могли занимать одних новгородцев и отмечены их летописцем, он не без ударения указывает, что Александр поспешил выступить против врагов «в мале дружине» и потому много новгородцев