собирает и выписывает подобные случаи из церковных преданий, чтобы показать страшныя следствия гонений на праведника. Все остальное в жизни Авраамия, что не имело прямой связи с этой крамолой, обращает на себя внимание автора гораздо в меньшей степени; даже деятельность его в монастыре еп. Игнатия, всего более известная Ефрему, изображена им слишком кратко для очевидца. Литературный характер жития объясняется литературной средой, в которой вращался автор, инок одного из смоленских монастырей. Известия XII в. показывают, что в развитии книжнаго образования Смоленск шел в ряду первых русских городов. Само житие дает не одно указание на степень развития письменности в смоленских монастырях в конце этого века. Из книгохранилища подгороднаго Селищскаго монастыря Авраамий брал и читал жития восточных святых Антония, Саввы и др., также житие Феодосия Печерскаго, сочинения Златоуста, Ефрема Сирина и даже некоторыя апокрифическия статьи; игумен этого монастыря, по выражению жития, был так хитр в божественных книгах, что никто не смел пред ним «от книг глаголати». Книжныя занятия Авраамия не ограничивались чтением: он собрал около себя писцов, с помощию которых составлял и переписывал новые сборники, извлекая для них наиболее важные статьи из прочитаннаго. Этим объясняется степень книжнаго образования, какую обнаруживает автор в своем труде. Особенно ясно выступает она в личном авторском элементе, введенном в житие. Это – не простой сухой разсказ: автор начинает и часто прерывает его изложением собственнаго взгляда на разсказываемыя события, сближением их с фактами церковной истории. Здесь открываются другие, литературные источники жития, которые были вместе и источниками литературнаго образования автора. Особенно долго останавливает он свое размышление на преследованиях, поднятых против Авраамия: здесь приводит он для сравнения разсказы из жития Саввы, Иоанна Златоуста, припоминает две повести из «Златой Чеци». При таких книжных средствах Ефрем мог познакомиться с литературными приемами искусственнаго жития: он начинает свой труд предисловием и оканчивает пространным и витиеватым послесловием с похвалой святому – и здесь любопытно видеть, откуда идет это искусственное влияние: богословско-историческая молитва, которой начинается предисловие, составлена по образцу предисловия к Несторову житию преп. Феодосия и оканчивается дословной выпиской из него. Из того же жития заимствует автор известие о чудесном видении, предшествовавшем построению каменной Печерской церкви, предпосылая его своему разсказу об основании монастыря еп. Игнатием. В описании жизни Авраамия видно также перо, знакомое со стилем житий: по близости к святому автор не мог не знать подробностей о его юности; но он скрыл их под теми неопределенными чертами, которыми позднейшие слагатели житий прикрывали недостаток сведений о молодости святых. Гораздо труднее определить хронологию жития, время его написания и время жизни описываемаго им лица. Авраамий, по замечанию Ефрема, подвизался в иночестве 50 лет; посвящение его в иеромонаха помечено в житии временем князя смоленскаго и всей Русской земли Мстислава, т. е. Мстислава Романовича, княжившаго в Смоленске с 1197 по 1214, в Киеве по 1224 г.; гонения на Авраамия и возведение его в сан архимандрита относятся ко времени пережитаго им смоленскаго еп. Игнатия, который только однажды упомянут в летописи под 1206 г. Из всего этого видно только, что Авраамий жил в XII– XIII вв. и что прежнее мнение, относившее жизнь Игнатия и Авраамия к первой половине XII в., ошибочно. Остальныя хронологическия показания жития так неясны, что не дают основания для более точнаго вывода. Преосв. Макарий относит кончину Авраамия не далее первой четверти XIII в.; архиеп. Филарет в одном сочинении – в 1210 г., в другом – не позже 1220 г.; некоторые – к 1221 г. Все эти догадки основаны на предположении, что Авраамий сделался иеромонахом очень поздно, лет через 30 по вступлении в иночество, и не пережил преемника Игнатиева еп. Лазаря, который около 1220 г. оставил кафедру и по житию был еще иереем во время крамолы на Авраамия. Но: 1) Авраамий, славившийся просвещением и учительностию, мог сделаться иеромонахом рано; 2) год смерти еп. Игнатия неизвестен, а из того, что житие прямо от смерти Игнатия переходит к смерти Авраамия, нельзя заключить, что последняя случилась вскоре после первой и не позже удаления с кафедры еп. Лазаря, ибо разсказ жития, как замечено выше, отличается неровностью и обстоятельное описание жизни Авраамия после крамолы не входило в программу автора. Поэтому одинаково вероятно предположить смерть Авраамия гораздо раньше и гораздо позже 1220 г. Так же невозможно точно определить время написания жития. По мнению архиеп. Филарета, оно написано не прежде 1237 г., уже при Монголах, ибо автор в послесловии молит Бога испровергнуть нашествия поганых измаильских язык. Но эти выражения могут относиться не к одним 1237–1240 гг., даже вовсе не к монгольским нашествиям. Впрочем, может быть, в хронологической неясности жития виноват не автор. Разбирая текст жития по большей части списков, легко убедиться, что позднейшие писцы значительно попортили это древнее произведение своими описками и пропусками. Может быть, неудобопонятность его и вызвала позднейшую попытку переделать Ефремово житие Авраамия. В этой переделке опущены предисловие и послесловие Ефрема; последнее редактор заменил другим, им самим составленным, нравоучительнаго содержания. В изложении жизнеописания также есть пропуски, сокращения и даже прибавки. Переделка особенно коснулась тех вводных мест древняго жития, которыми Ефрем прерывает разсказ, излагая свои размышления; именно эти места в сохранившихся списках жития и страдают темнотой и неправильностию изложения.

После Смоленска, срединнаго члена семьи старших, волостных городов, который в древнейшем житии своего святаго обнаружил прямую литературную зависимость от Юга, от старшаго родича своего Киева, уцелевшие памятники заставляют предполагать едва ли еще не большее развитие письменности и литературы в Новгороде, в самом северном члене этой семьи, и главным образом под тем же влиянием. С другой стороны, церковная жизнь Новгорода в первые века христианства на Руси выставила немало деятелей, которые могли дать поучительное содержание для жития. Однако ж можно указать очень скудные следы литературной производительности Новгорода в этом роде. В конце XVI в. в письменности выступило незаметное дотоле предание о житии Антония Римлянина, написанном будто бы учеником последняго Андреем около половины XII в.; но, как увидим, это предание является в такой сомнительной обстановке, что в нем позволительно не видеть никакого действительнаго факта из истории новгородской литературы XII в. Затем древний пролог сберег маленькое житие Варлаама Хутынскаго, и благодаря ему же, вероятно, сохранилась еще более краткая историческая записка об Аркадие, епископе новгородском: вот все памятники новгородской агиобиографии, известные до конца XIV в.

Краткое житие Варлаама, несомненно, существовало в конце XIII в. Оно носит на себе типическия черты так называемаго проложнаго жития. Позже, рядом с пространными житиями, в значительном количестве встречаются такия краткия, проложныя их редакции. Вопрос о хронологическом отношении обеих форм неизбежен в литературной истории жития. Но только немногим из кратких редакций есть основания приписать более раннее происхождение сравнительно с пространными; о большей части трудно сказать, были ли оне первообразами последних или их сокращенными переделками для прочтения в церкви в день памяти святаго. В этом отношении разбираемая редакция дает любопытный факт для литературной истории житий: являясь в качестве проложной рядом с позднейшими пространными редакциями, она была вместе и древнейшим их первообразом. Пространныя редакции жития не встречаются в рукописах раньше XV в.; сличая их содержание с краткой, можно заметить внутренние признаки ея старшинства. Она вышла из среды, где события и лица из истории Варлаама были еще в свежей памяти и достаточно было намекнуть на них без пояснений. Разсказ о кончине Варлаама начинается прямо известием: «Егда же... приде из Костянтиня града Антоний, сверстник его, рад же быв блаженный о таковом мужи духовному си брату, предав рцуе его монастырь». Позднейшия редакции считают нужным пояснить, что Антоний, предназначенный Варлаамом в преемники, незадолго до того пошел в Царьград. Краткое житие разсказывает о создании Хутынскаго монастыря с подробностями и намеками, которые были уже непонятны составителям пространных редакций и потому опущены или спутаны ими. Варлаам еще до пострижения прямо из мира «изиде в пусто место, имея наставника Бога и отца Перфурья и брата его Феодора и ину братью, их же житье и добронравье инде скажем... острижеся вне града от прозвутера некоего мниха». Пространныя редакции, не зная, кто этот Феодор, опускают и его с иной братией и указание на другое сочинение автора, а Порфирия смешивают с священноиноком, постригшим Варлаама. Обличая большую отдаленность этих редакций от описываемого лица в сравнении с краткой, указанныя особенности их имеют свой источник в сжатом и не совсем ясном разсказе последней. Трудно решить, что имел в виду автор жития, обещаясь «инде» сказать житие и добронравие Порфирия и иной братии; но нет нужды непременно видеть в его словах обещание написать особыя жития этих людей. Древняя новгородская летопись разъясняет, кто этот отец Порфирий и кого мог разуметь автор под «иной братией». Понятно, что это одно еще не дает достаточнаго основания приписывать летопись и житие одному автору; гораздо вероятнее, что