В вечерний палевый янтарь, Где в дымке арок и террас Залег с хвостом змеиным барс. 'Коль славен наш' поет заря Над петропавловской твердыней И к милосердной благостыне Вздымает крылья-якоря. На шпице ангел бирюзовый. Чу! Звякнул медною подковой Кентавр на площади сенатской. Сегодня корень азиатский С ботвою срежет князь Димитрий, Чтоб не плясал в плющевой митре Козлообраз в несчастном Царском. Пусть византийским и татарским Европе кажется оно, Но только б не ночлежки дно, Не белена в цыганском плисе! Не от мальчишеской ли рыси Я заплутал в бурьяне черном И с Пуришкевичем задорным Варю кровавую похлебку? Ах, тяжко выкогтить заклепку Из Царскосельского котла, Чтоб не слепила злая мгла Отечества святые очи!.. Так самому себе пророчил Гусарским красноречьем князь — В утробу филина садясь, (Авто не называл Григорий). И каркнул флюгер: горе. горе! Беда! Мигнул фонарь воротам. В ту ночь индийским приворотом Моя душа — овин снопами. Благоухала васильками. И на радении хлыстовском, Как дед на поле Куликовском Изгнал духовного Мамая Из златоордного сарая, Спалив поганые кибитки. Какие сладкие напитки Сварил вам старец Селиверст! Круг нецелованных невест Смыкал, как слезка перстенёк, Из стран рязанских паренек. Ему на кудри меда ковш Пролили ветлы, хаты. рожь, И стаей, в коноплю синицы, Слетелись сказки за ресницы. Его, не зная, где опаска. Из виноградников Дамаска Я одарил причастной дулей. Он, как подсолнечник в июле. Тянулся в знойную любовь, И Селиверст, всех душ свекровь. Рязанцу за уста-соловку Дал лист бумаги и… веревку. Четою с братчииы радельной Мы вышли в сад седой, метельный. Под оловяиную луну. 'Овсеня кликать да весну Ты будешь ли, учитель светлый?.. У нас в Рязани сини ветлы, И месяц подарил узду Дощатой лодке на пруду — Она повыглядит кобылой. Заржет, окатит теплым илом, Я ж, уцепимшись за мохры, Быстрицкой еду до поры, Пока мой дед под серп померкший Карасьи не расставит верши! Ах, возвратиться б на Оку, В землянку к деду рыбаку, Не то здесь душу водкой мучить Меня писатели научат!' 'Мой богоданный вещий братец, Я от избы, резных полатец Да от рублевской купины, И для языческой весны Неуязвим, как крест ростовский. Мужицкой верой беспоповский, Мой дух в апостольник обряжен: Ни лунной, ни ученой пряжей Его вовек не замережлть!.. Но чу! На Черной речке скрежет — В капкане росомахи стон!.. Любезный братец, это он, В богатых тобольских енотах, В губе сугроба, как в воротах, Повис над глыбкой полыньей!..' 'Учитель светлый, что с тобой? Не обнажайся на морозе!.. Быть может, пьяница в навозе. В тени косматого ствола!..' Ему не виделось козла, Сатир же под луною хныкал, И снежной пасмой павилика Свисала с ледяных рогов… Под мост, ныряя меж быков,
