ставила кофейник, и произнесла как ни в чем не бывало, так, с легким оттенком грусти, мучительную фразу:

Ну вот, вы вылечились, и теперь только я буду вашим единственным геморроем.

Платонов хорошо понимал, что она давно заметила все его пассы и вздохи вокруг нее,

но он только боялся спросить соседку, да и себя самого, как она все эти телодвижения вос­принимает. И вот впервые в этой непристойной фразе (ибо как можно сравнивать ослепи­тельную женщину с отвратительными шишками в заднем проходе) ему дали понять, что его ухаживания принимаются, по крайней мере, благосклонно. Так, во всяком случае, ему хоте­лось бы думать.

И он уже сутки, бегая по Москве в поисках подарка, пытался найти в этой «теории о благосклонности» какие-нибудь подвохи и не находил.

С утра он съездил к своему приятелю ювелиру забрать Настин медальон. Приятель, слава богу, не подвел, все было готово.

А миниатюру-то заберешь? - спросил он насмешливо, отдавая Платонову безде­лушку.

Владимир Павлович, который никому, в том числе и ювелиру, не говорил, для кого и чей это медальон, подозрительно уставился на приятеля. Нет, ничего не подозревает, просто такая хамская манера общения.

Какую миниатюру? - не понял он сразу.

Ты же просил портрет вынуть? - удивился ювелир. - Это миниатюра на кости, очень, на мой взгляд, качественная.

А, Павел. - сообразил Платонов, - конечно, заберу.

Вот, - приятель протянул маленькую коробочку, - владей. Только не думаю, что это Павел Петрович. Там на обороте дата стоит, тысяча семьсот пятьдесят пятый год: его вели­чество, как я помню, в это время еще под стол ходил, даже скорее ползал.

Владимир Павлович открыл коробочку, посмотрел на портрет, прочитал на обороте «Д.В. 1755» и положил его обратно:

Ладно, разберемся.

Еще он купил у приятеля длинную и тонкую серебряную цепочку, на которую и пове­сил медальон. Он взял бы и золотую, но серебряная подвеска на золотой цепочке с его точки зрения была нонсенсом. Получившийся комплект был его малым подарком Анастасии.

Основной подарок - рисунок обнаженной женщины работы Зичи - еще надо было забрать из багетной мастерской. Платонов в принципе не любил современный багет, но тут у него не было особого времени на капризы - женщина на рисунке была поразительно похожа на Анастасию, а подбор к картинке достойной старой рамки мог занять не один год.

А потом путешествие по гастрономам и рынкам, покупка маленькой елки, что было уже вообще невероятной задачей. Он приехал домой, фактически падая от усталости, и только тут сообразил, что, если не отдохнет, просто свалится, не дотянув до полуночи.

Так уже было однажды в его жизни, когда ему было лет тринадцать. Мать работала тридцать первого, причем почему-то две смены, а хотела отпраздновать Новый год «по-люд­ски» и попросила помочь. Она оставила денег и список дел, и Платонов понесся по Москве. Только тогда он был совсем молод. Жили они с матерью, как почти все тогда, едва-едва сводя концы с концами, и ни о каком такси речи быть не могло.

Когда она вернулась домой, елка, собранная из лапника, привязанного к почти голому стволу (на целую не хватило денег), стояла наряженная, на столе все накрыто, только про­дукты не нарезаны, а так, кусками, а сын спал в своем углу, да так крепко, что она не смогла его добудиться и оставила в покое.

Сегодня у Платонова денег на такси хватало, он в очередной раз махнул рукой на кон­спирацию, подъехал прямо к подъезду и попросил шофера помочь поднять покупки. И все равно, старость не радость, он чувствовал себя как выжатый лимон.

Короткий сон, а он позволил себе всего один час, как это иногда бывает, почти полно­стью восстановил его, и он проснулся с ощущением чего-то радостного и счастливого. И все успел - и убраться, и стол накрыть, и даже собственный костюм ему понравился. С ним была самая большая морока, потому что в каком виде прибудет дама, Владимир Павлович не имел ни малейшего представления, а спросить стеснялся.

Ясно, что не в халате, но все же брючный костюм требовал от кавалера одного вари­анта, а вечернее платье - другого. Владимир Павлович нашел компромисс - надел строгие брюки и классическую рубашку с галстуком, а сверху светлый джемпер.

Анастасия пришла практически без опоздания: ровно в одиннадцать пятнадцать раз­дался звонок в дверь, и на пороге появилась она - «блаженство и безнадежность» в потря­сающем платье с обнаженными плечами и на высоких каблуках.

Они сидели за столом, ели и пили, смотрели телевизор и рассказывали друг другу вся­кие веселые истории. Рассказывала в основном она: Платонову до сих пор было трудно гово­рить. Немножко потанцевали, и все шло к тому, что она останется сегодня здесь, а не уйдет к себе. Владимир Павлович со сладким ужасом ждал этого момента, пытаясь понять, при­думать, как все это будет.

На экране кривлялся очередной ведущий, когда Анастасия подняла голову и поверну­лась к Платонову.

Владимир Павлович, - она зябко повела плечами, - вы не принесете мне шаль, а то я что-то замерзла. А уйти не могу, сейчас Верка, подруга моя, петь будет, она меня просила посмотреть, как она выглядит.

Платонов кивнул и направился к двери, потом сообразил и протянул руку за ключом.

Там открыто, - Анастасия сидела, не отрываясь от телевизора, видно, подруга должна была начать вот-вот, - в шкафу в комнате, как войдете справа. Она такая серая, в тонкую полоску голубую.

Платонов покачал головой и отправился к ней. Закрыл дверь, прошел в спальню и оста­новился. Справа стояло два шкафа, один - скорее платяной, второй - комод. По здравому рассуждению, шаль должна была лежать, следовательно, в комоде. Но могла и висеть, сле­довательно, в шкафу. Но в шкафу можно увидеть сразу, а в комоде множество - раз, два, три, четыре - выдвижных ящиков.

Возвращаться и переспрашивать не хотелось, хотелось исполнить поручение как можно лучше и быстрей. Он решил открыть шкаф и, если не увидит сразу, так же навскидку проверить все четыре ящика в комоде.

В шкафу ничего серого с тонкой голубой полоской в глаза не бросилось, и он подошел к комоду. В первом ящике лежало нижнее белье, Владимир Павлович быстро закрыл его и принялся за второй. Только, наверное, приложил слишком много усилий и не удержал, ящик выехал из пазов и рухнул на пол, ударив его по ногам.

Платонов опустился на колени, не очень соображая, что сейчас надо делать - вставлять ящик на место, а потом укладывать в него колготки и перчатки, которые рассыпались по полу, или наоборот.

Что-то жесткое врезалось ему в коленку. Он приподнял ногу, пошарил рукой и выта­щил из груды вещей ключ от своей квартиры, который украли у него, как он предполагал, в ночном клубе «Котельная» две недели назад.