иерархии, и ему полагались различные льготы: по его письменной просьбе Шурик вышвырнул из палаты особо настырного корреспондента.
Когда пришли телевизионщики, Платонов сделал вид, что спит, Леонид стойко стоял на страже, и те, сняв издалека картинку - «Герой ест кашу», - удалились, кляня этого «Героя» на чем свет стоит.
Из старых знакомых заходил еще Болтун, но как только Владимир Павлович написал ему вопрос: «Кому ты рассказывал о моей шкатулке?», сделал вид, что не смог разобраться в почерке, и быстренько убрался восвояси.
Платонов ждал визита Николая Николаевича, даже написал записку, чтобы тому позвонили, но «депутат и председатель, заместитель и директор, главный эксперт и прочая.» никаких признаков жизни не подавал.
Вместо него появился неожиданный посетитель - «сын». Он пришел с опущенными плечами, как побитая собака, но прощения не просил, рассказывал, что за это время сгонял домой, поделился со своими домашними радостью, какой у них замечательный «отец, свекор и дед». Машенька слушала новость напряженно, потом устроила отцу допрос с пристрастием: какой он - «дед»? Как выглядит? Понимает ли что-нибудь в финансах и юриспруденции?
Сергей, по его словам, даже начал расстраиваться из-за такого прагматичного подхода, но когда последним вопросом дочери оказался: «А ты точно уверен, что я не буду в тягость старому человеку со своими глупостями?» - успокоился и обмяк.
- Она очень хорошая девочка, - гордо сказал он, - ты не смотри, что лицом и фигурой не очень вышла.
Платонов «сына» гнать не стал, раздражение и обида у него прошли, к тому же пока он лежал в одиночестве - молчаливые Церберы в расчет не шли, - в голове у него сформулировался целый ряд вопросов, которые надо было бы задать, и Сергей оказался одним из тех, кому часть этих вопросов была адресована. Надо было только встать и заговорить по- человечески, но это пока приходилось отложить «на потом».
Полковник Загода, который врачом был никаким, потому что ни разу Владимира Павловича не осматривал (осматривал его по утрам маленький якут или казах в круглых очках), но с рассказом о его улучшающемся здоровье всегда являлся сам, просил еще несколько дней помолчать. А Платонов этой просьбе как раз обрадовался и возражать не стал.
Никто о событиях той ночи в цирке ему не рассказывал, на все расспросы окружающие делали вид, что не «слышат» вопроса или вообще не понимают, о чем спрашивает «герой». А то, что он смог прочесть в газетах, было настолько противоречиво и нереально, что никаких других ощущений, кроме восторга от фантазии, сочинявших эту белиберду, не вызывало.
Например, один журналист написал, что Владимир Павлович давно дружил с этим тигром, приносил ему еду, и именно за этим занятием их и застукали чеченские боевики. Второй намарал, что тигра никакого не было, речь может идти только о человеке по фамилии Титров, бойце ОМОНа, который был тяжело ранен во время перестрелки в цирке.
«Ага, - подумал Платонов, - значит, была перестрелка между милицией и, наверное, моими „друзьями' во главе с Махмудом. Интересно только откуда там взялся ОМОН?»
Третий журналист вообще договорился до того, что Владимир Павлович верхом на тигре выбрался из здания цирка, когда его атаковали сто пятьдесят боевиков из отряда полевого командира Марилова. Не дожидаясь подлета авиации и прибытия танков, Платонов отбросил газеты.
Была в этой истории еще одна загадка, которую Владимир Павлович никак не мог разгадать. Почему все с ним так носятся? Мало ли сегодня реально мужественных и сильных людей, сделавших что-то важное для страны? Но о них никто или почти никто не слышал. Почему же с ним ведут себя так?
Его недоумение легко разрешила Анастасия, когда появилась в палате в первый раз:
Просто вашим делом интересуются на самом верху. - Она говорила вполголоса и на последней фразе подняла глаза к потолку. - По-моему, из вас хотят сделать символ нации или что-то в этом роде.
Она энергично расставляла на тумбочке у постели принесенные гостинцы - пирожки с капустой, салат со сметаной и тот сыр, который они пробовали вместе несколько дней назад, и рассказывала последние новости.
А мне роль дали, большую в многосерийном фильме. Разговор шел давно, но вот только три дня назад утвердили.
«Хорошая?» - написал Платонов.
Очень, - она даже отвлеклась от продуктов и мечтательно посмотрела на Владимира Павловича, - большая, много событий, песню дивную ребята написали для меня.
«Поздравляю. А откуда вы узнали, что я здесь?»
Сергей сказал, - она закончила сервировку: даже небольшой елочке с крохотным Дедом Морозом нашлось место, - он же объяснил еще, как с вами общаться - читать, что вы написали, а потом отвечать. Выпьем? Я у врачей спрашивала, вам шампанского нельзя, поэтому вот тут немного вина сухого очень хорошего, французского. Вы любите французские вина?
«Наверное.» - написал Платонов.
Потом долго водил ручкой по бумаге, протянул листок ей:
Это вы сами написали? - спросила она. «Это Федор Иванович».
Какой Федор Ива. - но тут Анастасия догадалась, нахмурилась, потом рассмеялась, - ладно, один- один. С Новым годом!
Они выпили.
Вы мне потом расскажете, - она заговорщицки подмигнула Владимиру Павловичу, - как это все произошло? Я же, вы должны помнить, я вам говорила, ужасно любопытная.
«А вы мне, - написал Платонов. - В этой истории для меня вопросов больше, чем ответов».
Да ну вас, - она протянула ему пирожок. - А вы, оказывается, большой специалист по всякой старине. Можете мне помочь?
«А что требуется?»
Вот, - она достала из сумочки кошелек, из кошелька коробочку, из коробочки небольшой предмет, завернутый в бумагу. - Можно сделать из этого нормальный медальон? Вынуть портрет и приделать колечко?
Платонов развернул бумагу: в руках у него оказался серебряный медальон затейливой работы, явно конца восемнадцатого - начала девятнадцатого века. Ушко у него было отломано. Он ободряюще кивнул Анастасии, мол, победим, не вопрос, и открыл створку. На него с портрета смотрело очень знакомое лицо. «Павел Первый...» - сообразил он.
Глава 44
Второй раз Анастасия должна была прийти на Рождество. К нему в этот день пытался напроситься полковник Загода со свитой, но Платонов отбился, сославшись на усталость. Он написал Шурику, что пускать можно только Анастасию, и ему было наплевать, что охранник непременно сообщит об этом начальству. Мнение руководства госпиталя в сложившейся ситуации его совершенно не интересовало.
Тем более что выписать его должны были через несколько дней, якут сказал, что старый Новый год он будет встречать дома. Владимир Павлович тут же начал придумывать, как и куда пригласить «блаженство и безнадежность» на праздник. Теперь, когда тайна шкатулки раскрыта, он мог наконец безбоязненно ухаживать за ней.
«Общепит» пришлось сразу отклонить, поскольку он уже больше десяти лет не был в ресторане и совершенно не представлял себе, что и как там сегодня происходит. В свое время, когда они довольно активно ходили с Наташей по разным «вкусным» точкам, главными людьми там были швейцар и официант.
Знакомый швейцар за небольшую мзду пускал тебя внутрь, а официант за чуть большую мзду находил столик и на ухо шептал, что из сегодняшнего меню есть не стоит, поскольку похороны ресторан не
